Соблюдая ритм исполняемого григорианского песнопения, группа мужчин в собачьих ошейниках следовала на поводках по залу за свирепого вида дамочками в черных эластичных корсажах, кожаных джи-стрингах[62]
и высоких облегающих сапогах. Пожилой господин в нацистской форме проделывал что-то с яичками обнаженного молодого мужчины, прикованного наручниками к черной кирпичной стене. А женщина, истязаемая на соседнем пыточном ложе, корчилась и кричала: «Еще! Еще!» – в то время как клубящаяся паром жидкость изливалась из оловянного кувшина на ее обнаженные груди и промежность. На одном из клубных столов стояла в эротичной позе растрепанная блондинка в блестящем жилете, перетянутом на талии поясом, а мужчина в кожаной маске и серебристом джи-стринге облизывал языком шпильки ее лакированных туфель. Вся эта деятельность происходила в укромных уголках, нишах или на открытых местах, а набор маскарадных костюмов и аксессуаров, предлагаемый в прокате данного заведения, похоже, удовлетворял самым прихотливым интересам любого члена клуба, начиная от любителей красной кардинальской сутаны до приверженцев ременной плетки, так называемой кошки-девятихвостки.Маявшийся рядом с инспектором Нката вытянул из кармана белоснежный носовой платок и быстро промокнул им лоб. Линли пристально взглянул на него.
– Для человека, который в свое время устраивал поножовщину в Брикстоне, у вас слишком тонкая кожа, Уинстон. Давайте-ка послушаем, что скажет нам Хлыст.
Нужный им человек, казалось, совершенно не обращал внимания на то, что происходит в клубе. Он упорно не замечал присутствия детективов, пока наливал в шейкер шесть мерных рюмок джина, добавлял к ним вермут и несколько капель сока из банки зеленых оливок. Завернув крышку шейкера, он начал потряхивать его и только тут соизволил наконец взглянуть в их сторону.
Когда очередной луч вращающегося света упал на стойку бара, Линли понял, откуда произошла кличка бармена: рваный шрам тянулся от его лба через веко и ниже, прорубив на лице полосу, избавившую его от кончика носа и половины верхней губы. Этому человеку скорее подошло бы прозвище Резаный, поскольку шрам наверняка остался ему в наследство от чьего-то ножа. Но его несомненно устраивало нынешнее прозвище, созвучное с делами клуба. Слово «Хлыст» как бы намекало, что его увечье получено им сознательно и умышленно.
Прищуренный взгляд Хлыста устремился не на Линли, а на Нкату. Резко крутанув шейкер, бармен процедил:
– Твою мать! Мне следовало прикончить тебя тогда, Демон. Идея выкупа оказалась полной туфтой.
Линли с любопытством глянул на констебля.
– Вы что, знакомы друг с другом?
– Мы… – Нката явно подыскивал деликатный способ донести информацию до своего старшего офицера. – Мы встречались разок-другой на полях неподалеку от Уиндмилл-Гарденс. Давно это было.
– Видимо, выпалывали одуванчики с грядок латука, – сухо заметил Линли.
Хлыст хмыкнул.
– Мы действительно занимались кое-какой прополкой, – сказал он и повернулся к Нкате: – Мне всегда было любопытно, до чего доведет тебя рукоблудие. Можно было предположить что-то в этом роде.
Шагнув в их сторону, он пристально взглянул на лицо Нкаты. Его покалеченная верхняя губа вдруг растянулась в неком подобии улыбки.
– Ах ты, гад! – воскликнул он, разразившись счастливым хриплым смехом. – Я так и знал, что пометил тебя в ту ночь. Я клялся всем направо и налево, что та кровь была не моя.
– Да, ты пометил меня, – благодушно согласился Нката, потрогав шрам на щеке. Он протянул руку. – Как поживаешь, Девей?[63]
«Девей?» – удивился Линли.
– Хлыст, – поправил бывшего противника Девей.
– Ладно, пусть будет Хлыст. Ты завязал? Или как?
– Или как, – ответил Хлыст, опять осклабившись. Он пожал протянутую Нкатой руку. – Да-а, Дем, я был чертовски уверен, что пометил тебя тогда. Круто ты, парень, орудуешь перышком. Если не верите, гляньте, как он мне испоганил фотографию. – Последняя фраза относилась к Линли, но потом он вновь повернулся к Нкате. – Зато моя бритва всегда была самой быстрой.
– Не спорю, – сказал Нката.
– А что вашей братии понадобилось от Шелли Платт? – ухмыльнулся Хлыст. – Обычно она тут никому не нужна.
– Нам надо поговорить с ней об одном убийстве, – сказал Линли. – Николь Мейден. Вам знакомо это имя?
Хлыст поразмыслил над этим, разливая мартини по четырем стаканам, стоящим на подносе. Оттягивая ответ, он наколол на зубочистки по паре зеленых маслин и плюхнул по штуке в каждый коктейль.
– Шейла! – крикнул он. – Все готово.
И когда официантка в ажурном купальнике, не скрывающем, а скорее выставляющем напоказ все ее прелести, покачиваясь в сапогах на платформе, подгребла к стойке, бармен пододвинул к ней готовый поднос и вернулся к разговору с детективами.
– Мейден – знаменитая фамилия в подобных заведениях. Я бы запомнил. Но нет. Такой девушки что-то не припоминаю.
– А вот Шелли наверняка помнит. В общем, эта Мейден убита.
– Шелли не убийца. Шлюха – это точно, и характерец взрывной, чисто кобра. Но насколько я слышал, до членовредительства она не доходила.