– Вполне вероятно, почему бы и нет, – вяло произнес Линли, а потом добавил страстно: – Проклятье, пропади все пропадом! Черт бы меня побрал, Питер. Это все моя вина. Если бы я раскрыл им все мои карты, когда разговаривал с ними обоими! Но я не раскрыл. Не раскрыл.
Ханкен сделал молчаливый знак своим сотрудникам, велев им упаковать тело. Он встряхнул пачку «Мальборо» и предложил закурить Линли.
– Да закури ты хоть сигарету, черт побери. Тебе сейчас это нужно, Томас.
И Линли последовал его совету. Они покинули древний каменный круг, но остановились возле сторожевого мегалита, дымя сигаретами.
– Все мы люди, а не роботы, – заметил Ханкен. – Добрая половина нашей работы основывается на интуиции, а она порождается сердцем. Ты следовал велению сердца. И в твоем положении я не смог бы поступить иначе.
– Даже ты?
– Да.
Но Линли понял, что его коллега слегка кривит душой. Потому что главной частью их работы было понимание того, что велению сердца важно следовать именно тогда, когда оно может предотвратить несчастье.
– Барбара оказалась кругом права, – сказал Линли, когда Хелен вылезла из ванны и взяла протянутое им полотенце. – Если бы я хоть попытался проверить ее версию, то ничего бы не случилось, потому что мне пришлось бы задержаться в Лондоне и приостановить расследование в Дербишире, чтобы прижать к стенке Кинг-Райдера.
– Уж если на то пошло, – тихо сказала Хелен, заворачиваясь в полотенце, – то я не меньше виновата в случившемся, Томми. – И она рассказала ему, почему Барбара после отстранения от дела заезжала к ней, продолжая искать улики против Кинг-Райдера. – Мне следовало позвонить тебе, как только Дентон открыл мне глаза на этот клавир. Но я предпочла иной путь.
– Сомневаюсь, что стал бы слушать тебя, узнав, что твои слова могут подтвердить правоту Барбары.
– Кстати, дорогой… – Хелен взяла с полки флакончик с бальзамом и начала наносить его на лицо и шею. – Подумай, что, в сущности, раздражает тебя в поведении Барбары? В том деле на Северном море, когда она схватилась за оружие? Я же знаю, что ты ценишь ее как прекрасного детектива. Она, конечно, порой своевольничает, но зато сердце у нее всегда на правильном месте.
Ну вот, опять всплыло слово «сердце» и все подспудные сердечные мотивы, лежащие в основе человеческих деяний. Услышав, в каком контексте использовала это слово жена, Линли припомнил один давний разговор, когда плачущая женщина спросила его: «О боже, Томми, что стало с твоим сердцем?» – после того как он, обнаружив, что она нарушила супружескую верность, отказался видеть ее и даже говорить с ней.
И сейчас он наконец все понял. Он впервые осознал истоки своих проблем, и это осознание пробудило в нем отвращение к собственному поведению и поступкам на протяжении последних двадцати лет.
– Я не смог подчинить ее, – тихо сказал он, словно пояснял что-то скорее себе, чем Хелен. – Никак не мог заставить ее играть ту роль, что придумал для нее. Она жила по своим собственным понятиям, и это было невыносимо. Он умирает, подумал я, и ей, черт возьми, следует свято исполнять роль жены подле умирающего мужа.
Хелен поняла его.
– Да. Ты вспомнил о матери.
– Мне думалось, я давно простил ее. Но вероятно, я заблуждался. Вероятно, она неизменно преследовала меня – ее образ я видел в каждой женщине, с которой меня сталкивала жизнь, и я упорно продолжал попытки заставить ее стать такой, какой ей не хотелось быть.
– Или ты не простил себя за то, что не сумел удержать ее. – Поставив на место бальзам, Хелен подошла к мужу. – Все мы тащим с собой большой эмоциональный багаж, правда, милый? И когда мы уже думаем, что наконец распаковали его и разложили все по полочкам, то оказывается, что ничего подобного не произошло и он по-прежнему стоит на пороге спальни и встречает нас по утрам, готовый отправиться с нами в очередное путешествие.
На голове у нее был скрученный из полотенца тюрбан. Она сняла его и тряхнула волосами. Она плохо вытерлась, и капельки воды еще блестели на ее плечах и скатывались к ключицам.
– Твоя мать, мой отец, – сказала она, взяв его руку и прижав ее к своей щеке. – В нашей жизни всегда присутствует некая личность. Я вот совсем запуталась из-за тех нелепых обоев. И уже решила, что если бы не стала той женщиной, которую хотел во мне видеть отец, – женой титулованного человека, – то смогла бы разобраться, какие обои нравятся именно мне. Но поскольку я не понимала, что мне нравится, то обвинила в этом его. Моего отца. Хотя правда заключалась в том, что я давно могла пойти своим путем, как поступили Пен и Айрис. Я могла не послушаться его. Но я слушалась. Подчинялась, предпочитала не рисковать – так было гораздо удобнее, чем придумывать и изобретать что-то свое.
Линли погладил ее щеку тыльной стороной ладони. Он провел пальцами по ее подбородку и очаровательной длинной шее.
– Порой я ненавижу взрослую жизнь, – вдруг призналась ему Хелен. – В детстве мы обладаем гораздо большей свободой.