Преступление начинается с вешалки

Азатов поздравил художника-постановщика спектакля Людмилу Жеребцову еще днем. Сразу же после того, как спектакль закончился, они цивилизованно выпили по стопарику, и на этом церемония завершилась. То есть можно считать, что в нашей компании отмечание уже состоялось. Где еще будут отмечать премьеру?

Наверняка будут расширенные посиделки у Лили. Сходить туда? Что ж, это можно, тем более что Наталья сказала, что сама Лиля просила, чтобы кто-нибудь из нас к ней зашел.

Актеры соберутся у Лили, а обслуживающий персонал, скорее всего, разделится по половому признаку. Девочки, то есть гримеры, костюмеры и швеи, соберутся, очевидно, в одной из свободных гримерок, а мальчики, то есть осветители, плотники и монтировщики…

Минуточку. Монтировщики! Наверняка все они останутся после вечернего спектакля отмечать премьеру (не говоря о тех, которые успеют нализаться уже во время спектакля), и следовательно, все они, в том числе и Гена, весь вечер и часть ночи будут в театре. Чем это не возможность пробраться в декораторский цех за ботинками? В особенности, если доподлинно будет известно, что там никого нет. А уж это будет известно, не извольте беспокоиться, об этом я позабочусь.

План действий возник в моей голове молниеносно. Перед вечерним спектаклем я зайду к Лиле и узнаю, что ей нужно. Поскольку перед спектаклем по сцене то и дело снуют туда-сюда монтировщики, готовя декорации, то, думаю, мне не составит особого труда сообщить кому-нибудь о том, что, кроме меня, из декораторского никто не остался. Сообщить так, чтобы это услышал Гена. Да, кроме меня, никто не остался, и поэтому я, чтобы не отмечать в одиночестве свою первую премьеру, пойду в гости к Лиле.

Таким образом, Гена будет знать, что непосредственно во время празднования в цехе никого не будет, и пусть только он попробует не прийти туда за Оксаниными ботинками.

Этого я боялась больше всего. Как бы ни были красноречивы признаки, указывающие на того или иного человека, в каждом новом деле у меня всегда оставалась доля сомнения до тех пор, пока я не поймаю преступника с поличным или каким-то иным способом не получу неопровержимые подтверждения. Вот и сейчас, хотя очень многое указывало именно на Гену и мое внутреннее чувство говорило мне, что я на правильном пути, сомнения, хоть и слабые, все равно оставались. Мне хотелось, чтобы все случилось побыстрее, и я смогла наконец узнать, права я или нет.

Но время, как назло, тянулось очень медленно, и это обстоятельство усугублялось тем, что заняться было абсолютно нечем. Я измалевала табурет и, спросив у Натальи, что еще нужно делать, получила ответ, что в честь премьеры я могу отдыхать. Ничего худшего она мне сегодня не могла сказать.

Пытаясь убить время, я, наверное, целый час проторчала в курилке, болтая с монтировщиками, потом поднялась к плотникам и поболтала с Володей, в конце концов навестила даже Глеба в его каморке, чем привела его в полнейший экстаз. Но и за всем тем, когда я вернулась в цех, обнаружилось, что нет еще и пяти часов, и мне нужно как-то истратить еще целый час с лишним, прежде чем я смогу отправиться к Лиле.

Это было мучительно. Не зная, чем себя занять, я начала готовить кофе, и пока девчонки во главе с Натальей собирались домой, успела выпить две чашки.

Наконец все ушли, я осталась совсем одна и неожиданно почувствовала себя лучше. Не нужно было ни перед кем притворяться, и это снимало напряжение и делало ожидание вполне сносным.

Я вспомнила, что, придумав способ, который поможет мне направить Гену в цех, я не подумала о том, как действовать сегодня вечером мне самой.

Впрочем, начало было понятно. Сначала я осяду у Лили и буду праздновать. Но в определенный момент мне необходимо будет незаметно слинять, и вот о том, как мне вести себя после этого, не мешало бы поразмыслить.

Ставшая уже привычной схема, когда я оставляю в нашей комнатке камеру и веду наблюдение из машины, в данном случае, пожалуй, не подойдет. Гораздо удобнее мне будет не полагаться на камеру, а устроить засаду в цехе и наблюдать за всем лично.

Все мои прошлые дежурства приходились на рабочие, будние дни. Работники каждого цеха покидали театр в определенное время. И если бы меня среди этих работников не оказалось, предполагаемый злодей мог бы что-то заподозрить. А сейчас, когда все знают, что я осталась отмечать премьеру, вовсе не обязательно, чтобы кто-то видел, как я выхожу из театра. Поэтому я могу притаиться где-нибудь в уголке и проследить за всем не с помощью камеры, а своими глазами, что гораздо надежнее и к тому же избавляет меня от необходимости галопом подниматься по нашей лестнице, боясь упустить злодея.

Дело было за малым – отыскать такой уголок. Прятаться в нашей маленькой комнатке было бесполезно, потому что там для этого просто не было места. А вот в самом цехе возможности для игры в прятки были гораздо шире.