Преступления и призраки (сборник)

Перед ними был бедного вида дом на узкой и грязной улице. Хирург, хорошо знающий Лондон, бросил быстрый взгляд в тень, но не увидел ничего существенного – никаких магазинов, никакого движения, ничего, кроме двойной линии однообразных домов с плоскими фасадами, двух линий влажных бордюров, мерцающих в свете фонарей, и двух канав с потоками воды, стремящимися, булькая и с завихрениями, к решетке водостока. Дверь перед приезжими оказалась облупленной и обесцвеченной, а слабый свет, струившийся из окошка над ней, хорошо демонстрировал пыль и грязь, ее покрывающие. Выше, в одном из окон спален, мерцал тусклый желтый свет. Торговец громко постучал, и когда он поднял смуглое лицо к свету, Дуглас Стоун увидел, что оно искажено волнением. Отодвинули засов, и в дверях встала пожилая женщина с тонкой свечой, загораживая скрюченной рукой слабое пламя от ветра.

– Все в порядке? – выдохнул торговец.

– Она, как вы ее оставили, сэр.

– Не разговаривала?

– Нет, она в глубоком сне.

Торговец закрыл дверь, и Дуглас Стоун вошел в узкий коридор, оглядываясь при этом с легким удивлением. Ни линолеума, ни коврика, нет стойки для шляп. Везде взгляд встречали густые фестоны паутины и толстый слой серой пыли. Пока он поднимался вслед за женщиной по винтовой лестнице, его твердые шаги резко отдавались эхом в тишине дома. Здесь не было ковра.

Спальня оказалась на втором этаже. Дуглас Стоун последовал туда за старой сиделкой, а торговец – по пятам за ним. Тут, по крайней мере, мебели обнаружилось много, даже слишком. Пол был заставлен, а углы завалены турецкими секретерами, мозаичными столиками, кольчугами, странными трубками и гротескным оружием. Единственная небольшая лампа стояла на маленькой полочке. Дуглас Стоун взял ее и, пробираясь среди мебели, подошел к кушетке в углу, на которой лежала женщина, одетая по турецкой моде – в паранджу с вуалью. Нижняя часть лица оставалась открытой, и хирург увидел неровный порез по краю нижней губы.

– Простите за паранджу, – произнес турок, – вы ведь знаете, какие у нас на Востоке взгляды относительно женщин.

Но хирург о парандже не думал. Тут уже не было для него женщины. Тут был «случай». Он наклонился и внимательно осмотрел рану.

– Никаких признаков раздражения тканей. Можно было бы отложить операцию, пока проявятся локальные симптомы.

Муж принялся ломать руки в бесконтрольном волнении.

– Ох! Сэр, сэр! – закричал он. – Не шутите. Вы не знаете. Это смертельно. Я – знаю, и я уверяю вас, что операция абсолютно необходима. Только нож может ее спасти.

– И все же я склонен выждать, – сказал Дуглас Стоун.

– Хватит! – злобно воскликнул турок. – Каждая минута на счету, я не могу стоять здесь и смотреть, как мою жену бросают на погибель. Мне остается только поблагодарить вас, что пришли, и вызвать другого хирурга, пока не слишком поздно.

Дуглас Стоун заколебался. Отвергнуть ту сотню фунтов было не очень-то приятно. Но, конечно, если он откажется от операции, деньги придется вернуть. А если турок прав и женщина умрет, можно оказаться в затруднительном положении перед коронером.

– Вы лично имели дело с этим ядом? – спросил Стоун.

– Имел.

– И вы заверяете меня, что операция необходима?

– Клянусь в этом всем, что для меня свято.

– Увечье будет ужасным.

– Я понимаю, что такой прелестный рот не особенно захочется целовать.

Дуглас Стоун повернулся к нему в ярости. Сказано было грубо. Но у турок своя манера говорить и думать, а времени на перебранку не оставалось. Дуглас Стоун вынул из чехла скальпель и попробовал остроту пальцем. Потом поднес лампу ближе к кровати. Два темных глаза смотрели на него сквозь прорезь паранджи. Смотрели одной радужной оболочкой, зрачка практически не было видно.

– Вы дали ей большую дозу опиума.

– Да, она получила хорошую дозу.

Он снова взглянул на темные глаза, глядящие прямо на него. Мутные глаза, без блеска, но, пока он смотрел, в них мелькнула маленькая неверная искорка, а губы задрожали.

– Она не совсем без сознания, – сказал хирург.

– Разве не лучше будет воспользоваться ножом, пока он не причиняет боли?

Та же мысль мелькнула и у Стоуна. Он захватил раненную губу щипцами, и двумя быстрыми движениями вырезал кусок в виде широкой буквы «V». Женщина вскочила с кушетки, издав ужасный булькающий крик. Покрывало слетело с ее лица. Он знал это лицо. Несмотря на торчащую верхнюю губу, на кровь со слюной – он знал это лицо. Она все зажимала рану рукой и кричала. Дуглас Стоун со скальпелем и щипцами в руках сел в изножье кровати. Комната кружилась, за ушами будто лопнул какой-то шов. Свидетель мог бы сказать, что из двоих хирург выглядел страшнее. Как во сне, или словно смотря пьесу, он осознал, что волосы и борода турка лежат на столе, и что к стене прислонился, опустив руки, беззвучно смеющийся лорд Сэннокс. Крик теперь умолк, и ужасающая голова упала обратно на подушку, но Дуглас Стоун по-прежнему сидел неподвижно, а лорд Сэннокс по-прежнему тихо смеялся.

– Она действительно необходима была Марион, эта операция, – сказал он, – не физически, но морально, знаете ли, морально.