Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Ах, если бы, если бы! Да что толковать, когда с этим ничего поделать нельзя. Пусть остается «Безумный день», пусть враги, недоброжелатели, доносчики, клеветники с презрением или с досадой следят за этой комической суматохой и возмущаются безнравственным посягательством графа и ещё более безнравственным появлением на свет внебрачного сына, гнусно брошенного прелюбодеями-родителями на произвол судьбы, пусть возмущаются тем высокомерней, тем громче, что подобные штуки приключаются на каждом шагу, и приключаются они именно с ними, отчего они и станут с таким искренним негодованием доносить и клеветать на него.

Он же тем временем вплетет в эту сумятицу давно придуманный поединок патентованной глупости и непризнанного ума. Он раз за разом поставит самодовольного графа в смешное, прямо дурацкое положение. Каждый раз находчивый Фигаро осыплет его градом острот, которые станет повторять весь Париж. А между тем он поднимет на смех общественную мораль, которая состоит единственно в том, чтобы в отместку людям, которые расстраивают наши планы, в свою очередь, спутать все карты, ведь так поступают решительно все. Он выставит на позор царедворца, все мысли, вся ловкость которого направлена только на то, чтобы брать, получать и выпрашивать. Он задаст трепку аристократам, которые, лицемерно следуя модным веяниям свободолюбивого времени, публично отказываются от своих прежних, презренных привилегий и незаслуженных прав, лишь бы прослыть передовыми умами в глазах окружающих, а сами в душе остаются насильниками, деспотами, крепостниками. Он устроит на сцене нынешний суд, снисходительный для богатых и суровый для бедных. Он пройдется на счет современных политиков, которые пробиваются интригами и обманом. Он отзовется о продаже мест и о наших чиновниках, которые продвигаются вперед бездарностью и раболепием. В общем, он выставит на всеобщее обозрение гниющее общество, в котором вечно обходят и затирают людей даровитых и сведущих, зато с распростертыми объятиями принимают любого мошенника, площадного паяца, если у мошенника и паяца имеются рекомендации или крепкая рука в высших сферах. Он своего любимца, своего двойника заставит обрушить сарказмы на никчемность всех тех, кто лишь по праву рождения получает деньги и власть. Шалишь! Фигаро должен будет сказать:

– Знатное происхождение, положение в обществе, видные должности – от всего этого немудрено возгордиться! А много ли вы приложили усилий, чтобы достигнуть подобного благополучия? Вы дали себе труд родиться, только-то и всего. Сам же по себе вы человек довольно заурядный.

Он так прямо и скажет: нами управляют ничтожные, заурядные люди! Он сбросит наконец свою подлую маску, которую ему пришлось носить, лишь бы укрыться от произвола цензуры, а больше ради того, чтобы до конца своих дней не оказаться в Бастилии. Испания? Мадрид? Черта с два! Отныне Франция! Париж! И, уж конечно, Бастилия! Он не упустит этого случая, он постарается! О да, он постарается! Со сцены во время спектакля кто-нибудь прямо по имени назовет это чудовище, эту темницу, это воплощение деспотизма для всех, кто там сидел, кто там может сидеть и кто сажает туда, иногда сажает темных субъектов, преступивших закон, но чаще в мрачное узилище попадают невинные жертвы дурного расположения духа, интриги или коварства, их заточают из прихоти, по доносу и клевете или просто за деньги.

Правда, имена останутся прежние, с этим ничего не поделаешь, но уж он постарается, чтобы в лице Альмавивы узнавался и недалекий, но высокомерный Вержен, приревновавший автора к его успехам в американских делах, и герцог Шартрский, в своем роскошном дворце открывший игорное заведение, и граф Лораге, и десяток благоприятелей, без церемоний, без благодарности забирающих у него в долг без отдачи, даже принц Нассау-Зиген, добрый малый, с таким пафосом, с таким блеском в глазах толкующий о своем княжеском имени, погибающий в унынии скуки, если не подворачивается случай подраться или пойти на войну. В конце концов он постарается так, что в лице Альмавивы узнают монархию, а в лице Базиля, Бартоло и Бридуазона предстанут министры, лакеи, свита, окружение короля.

Он сделает это, потому что настала пора. Ещё шаг, ещё два, и бедная Франция скатится в пропасть. Время преобразований ещё не ушло, но оно безвозвратно уходит. Граф Альмавива несостоятелен. Привилегии пора отменить. Необходимо дать дорогу дарованию и уму. Народ должен участвовать в управлении государством. Нужна конституция.