Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Новый министр внутренних дел барон Луи Огюст де Бретейль не в состоянии самостоятельно решить такой важный вопрос. Он обращается к королю. Узнав об этом, Пьер Огюстен облегченно вздыхает: ну уж после триумфа «Женитьбы» и позора с тюрьмой Сен-Лазар король непременно его оперу запретит, тем более, что найдет в ней куда более опасные вещи, чем намеки разного рода и шуточки про Бастилию.

Он оставляет репетиции и бросается на поиски памфлетиста. Имя его Никола Бергас. Ему тридцать семь лет. Он адвокат. Времени ему было отпущено предостаточно, чтобы заявить о себе, однако этого времени ему не хватило. Он безвестен. Никто ничего не может о нем толком сказать. Бергас? Помилуйте, кто он такой? А между тем у этого бесталанного человечишки самолюбие страшное, амбиции колоссальные, натура – изломанная, готовая на подлость, даже на преступление, лишь как можно громче заявить о себе. А как заявить? Никакие труды ему не по силам, никакого подвига не то что совершить, он не способен даже задумать. Стало быть, самолюбие стонет и рвется. Бергас страдает нещадно, как страдают одни неудачники.

Наконец он случайно встречает банкира Корнмана. Банкир Корнман пять лет не может угомониться и тоже страждет жестоко. Жена ушла, а с женой ушло и приданое. Ему очень хочется и ту и другое вернуть, в особенности, конечно, другое. Он обращается к адвокатам, повествует о своих злоключениях, о роли в этом деле Бомарше, Ленуара и короля. Трех этих имен по отдельности, тем более вместе достаточно, чтобы любой сообразительный адвокат бежал от банкира Корнмана как можно дальше, опасаясь, как бы не пострадала его репутация дельного и здравомыслящего юриста.

Только пять лет спустя судьба приносит банкира к Бергасу. В сущности, это последний шанс для него. Уж если этот прощелыга откажется ему помогать, уже не поможет никто. Он обстоятельно излагает свое горькое дело, в котором главную роль играет приданое, а не жена. Бергас тотчас улавливает, что тут есть чем поживиться, и тотчас хватается за это дело, поскольку других соблазнительных дел у него не имеется.

В особенности интересует его Бомарше. Он выспрашивает. Банкир простодушно выкладывает всю подноготную. Адвокат тотчас видит, что главную роль в этом деле сыграл Бомарше и что, стало быть, если он возобновит это дело в суде, опять главную роль станет играть Бомарше. Адвокату, конечно, это имя известно, поскольку кому же оно неизвестно во Франции. Ему известны его связи, его богатство, его поразительные успехи. Связываться с таким человеком опасно, а для разумного человека прямо нельзя.

А хочется. Тут уж не только деньги в ходу, которые он с банкира сдерет. Тут много лучше. Выиграй он дело у Бомарше, он станет знаменит не меньше, чем тот, даже, может быть, больше, потому что большая слава достается всегда победителю. И можно ведь победить. На эту несерьезную мысль бесталанного адвоката наводит именно недавняя история с Мирабо. Бомарше впервые не отвечал! Что это значит? Это значит только одно: уже не тот Бомарше, постарел, выходит в тираж, теперь любой осел может пинать этого старого льва. И Бергас пинает его.

Пьер Огюстен, разумеется, лев, и уже старый лев, ему исполняется пятьдесят пять лет, возраст серьезный, особенно по тем временам. Однако он по-прежнему полон энергии. Он по-прежнему способен нанести смертельный удар. И он отвечает почти безымянному адвокату, опровергает все его обвинения одно за другим, сам обвиняет его во лжи, лжесвидетельстве и клевете. Всё это звучит не менее мощно, чем в схватке с Гезманом де Тюрном или графом и генералом Лаблашем. Его памфлеты имеют почти тот же эффект, и если неугомонный Бергас не отстает от него, тот лишь потому, что он намеревается длить и длить этот скандал до тех пор, пока рядом с прославленным Бомарше не прославится и Бергас. Так и прославился, сукин сын. Так-таки и въехал в историю на плечах Бомарше.

Пока Пьер Огюстен мечется и отбивается от очередного клопа, вцепившегося в его репутацию, приходит ответ от министра внутренних дел. Барон Луи Огюст де Бретейль извещает Пьера Огюстена Карона де Бомарше, что его величество король Людовик ХV1 просьбу его отклонил и повелел дать премьеру в назначенный день:

«Публика ожидает её с нетерпением, и успех спектакля, на который мы имеем все основания рассчитывать, лишь добавит блеска Вашей литературной славе; это будет Ваше первое торжество над противником…»