Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Позвольте, каким же образом Антуан Брет может пропустить хотя бы намек, будто королям вручает короны народ? Ведь это черт знает что! Ведь это проповедь народовластия, не меньше того! Именно проповедь, именно народовластия. И все-таки Анутан Брет пропускает и подписывает, как он сам говорит, дрожащей рукой.

Итак, нотабли едут в Версаль, а «Тарар» начинает репетировать Новая опера, здание которой располагается у ворот Сен-Мартен. Репетиции проходят успешно. Автор доволен музыкантами, певцами, костюмами, декорациями, что до крайности редко приключается с авторами. Слава Богу, скоро премьера.

Всё так славно идет – до двадцатого февраля. Двадцатого февраля 1787 года в Париже распространяется новый памфлет, под названием «Мемуар по вопросу адюльтера и диффамации, написанный мсье Корнманом против мадам Корнман, его супруги, мсье Додэ де Жоссана, мсье Пьера Огюстена Карона де Бомарше и мсье Ленуара, государственного советника и бывшего генерального лейтенанта полиции». Смысл неясен. Стиль отвратителен. Помилуйте, как же можно писать такую галиматью:

«Ты послал меня на свет божий, чтобы люди узнали благодаря столь памятному событию, до какой степени падение нравов и небрежение основными законами природы может привести их к пагубным последствиям. Увы! Мне осталось вытерпеть ещё несколько дней, и моя тягостная задача будет выполнена, а в лоно твое вернется несчастный, которому ты нанес смертельную рану, для которого на земле больше нет ни мира, ни счастья, но который с покорностью принимает свою судьбу, свое долгое и мучительное страдание, потому что оно принесет ему подобным хоть какое-то добро. В тот миг, когда ты освободишь его от тяжести жизни, ты, в этом нет сомнений, исполнишь его последнюю просьбу…»

Какое лоно? Какая смертельная рана? И как возможно со смертельной-то раной возвращаться в какое бы то ни было лоно? И почему, уж коль так приспичило, самому не освободиться от тяжести жизни? Черт знает что!

Пьер Огюстен никак не может понять, о каком адюльтере, о какой диффамации идет речь, не может понять, с какого боку его сюда приплели и даже не сразу припоминает кто эти милые люди, мсье Корнман и мадам Корнман. Ещё меньше он может понять этот пустозвонный напыщенный стиль, в котором нет ничего, кроме напряженной и путаной декламации. И уж совсем не может понять, почему эта дребедень в один день захватывает Париж, почему десять тысяч экземпляров этой мазни выхватывают прямо из рук разносчиков и продавцов и почему она становится гвоздем, сенсацией дня. Он только видит, что должен ответить, нельзя же черт знает кому позволять трепать твое честное имя. Но кому, на что отвечать?

У него голова кругом идет. В Новой опере летят репетиции. Собрание нотаблей открывается в Версале двадцать второго числа. Сто тридцать семь человек, причем ни у короля, ни у министра финансов не хватает ума пропустить сквозь сито этих привилегированных представителей нации и допустить в Версаль только тех, на кого правительство может рассчитывать. Пэры, сановники духовенства, высшие чины, военные и судейские, председатели местных парламентов, мэры всех городов. Их делят на семь бюро. Во главе каждого бюро ставят принца крови. Их приглашают в покои короля. Они усаживаются в мягкие кресла и в полном молчании готовятся слушать, что им скажут, что потребуют, что отнимут у них. Вступительную речь произносит Калонн.

Он говорит превосходно. Отличная школа. Многосторонний опыт разного рода речей в любых обстоятельствах жизни, от кабинета министров до светских гостиных. Свежесть, ясность и выразительность слога, это вам не дурацкий памфлет неизвестно кого, направленный неизвестно против чего. Ещё ясней смысл. Не прибегая ни к каким околичностям, избегнув красивостей и оправданий, он объявляет открыто, что дефицит в королевской казне так громаден, что его уже не покроешь ничем, то есть не покроешь никакими финансовыми мерами и ухищрениями. Этот ресурс им, министром финансов, исчерпан до дна. Пожалуй, уже затронуто и самое дно.

Стало быть, на этом пути никакого выхода нет. А на каком-нибудь другом пути есть? Именно на другом пути есть. Для того его величество и соблаговолил пригласить цвет нации на совет, чтобы совместными усилиями пойти по другому, спасительному пути. Каков этот путь? Земельный налог! Слово, естественно, страшное, а потому министр финансов именует его скромно пособием.