Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Из окон дворца, в который наконец перебрался Пьер Огюстен, каждая подробность как на ладони. Толпа со всех сторон подступает к твердыне и останавливается в недоумении. Толщина её стен достигает трех метров. Никакая лестница не дотянет до верха. Два рва окружают её. Подъемные мосты, разумеется, подняты. Никакими ядрами эти стены не прошибешь. Ни по каким лестницам на эти стены не влезешь. А если и влезешь, попадешь только в первый двор. Потом ещё надо будет попасть во второй, комендантский двор. И всё это надо будет проделать под дулами пушек, из которых по нападающим хлынет картечь.

Толпа беснуется, но не знает, что делать. Она требует коменданта и, когда он появляется по ту сторону рва, требует, чтобы ей открыли ворота. Комендант, старый солдат, отвечает бесповоротным отказом. В сущности это безумие с его стороны. У него много пушек и пороха, но всего девяносто человек престарелых отставных ветеранов и человек тридцать швейцарских наемников, укрывшихся у него от разъяренной толпы. Конечно, и с этой горстью людей он может продержаться довольно долго, по меньшей мере пока король не пришлет ему помощь. Одна беда: людей надо кормить, а в Бастилию продовольствия на одни сутки. Почему же он так твердо стоит на своем? Единственно потому, что он беззаветно верит своему королю и ждет выручки с часу на час.

Неизвестно, стоит ли Пьер Огюстен у одного из окон дворца и наблюдает происходящее с этого пока что безопасного места, или он в ратуше на заседании Постоянного комитета, молчит ли он здесь целый день, или произносит там свое веское и неизменно разумное слово.

Известно, что Постоянный комитет заседает уже более суток подряд, здесь и есть, здесь и спит. Представителям избирательных округов яснее ясного, что никаким приступом Бастилию не возьмешь. Они видят единственный выход: склонить упрямого коменданта к переговорам, уверить его, что дорога на Версаль перекрыта и что никакая помощь к нему не придет и уговорить его на добровольную сдачу.

Постоянный комитет направляет к нему депутацию. Старый солдат любезно принимает её. Желая, может быть, показать, что он ни в чем не нуждается, он приглашает делегатов позавтракать. Завтракают. Мирно беседуют. Обе стороны выкладывают на стол свои козыри. Козыри обеих сторон весьма убедительны. Это хорошо понимает старый солдат, закаленный в сражениях. Он отдает приказ снять свои пушки с прицела на предместье Сент-Антуан и дает обещание не открывать огонь по толпе, если не подвергнется нападению с её стороны.

На первый раз это неплохой результат. Поблагодарив коменданта, депутация удаляется. Далее свидетельства современников противоречат друг другу. Одни уверяют, что как только делегаты вступили на любезно опущенный для них мост, неорганизованная толпа взревела и ворвалась во внутренний двор. Другие с не меньшей твердостью уверяют, что толпа притащила с собой две пущенки, их поставили на позиции, меткими выстрелами сбили цепи, державшие мост, и толпа с победными кликами ринулась во внутренний двор.

Старый солдат сдержал свое слово. На него нападают – он открывает пальбу. У него удобнейшая позиция, против него беспорядочная, плотно спрессованная толпа. Поразить её вовсе не трудно. Падают раненые, возможно, убитые, впоследствии никто не сможет точно сказать. Толпа откатывается. Безжизненные, истекающие кровью тела подхватывают на руки, тащат к Ратуше, предъявляют Постоянному комитету и требуют решительных действий и пороха.

Что может придумать Постоянный комитет, составленный из мирных лавочников, сапожников, хлебопеков и приходских священников? Ничего он не может придумать, кроме новых переговоров, ведь любому военному человеку понятно, что Бастилию никаким штурмом не взять, а мирные лавочники и аббаты просто-напросто страшатся даже приблизиться к ней. Толпа приходит в неистовство. Приходится принять решение середина на половину. С одной стороны, соглашаются выдать порох. Один из членов Постоянного комитета, аббат, спускается в погреб и чуть не падает в обморок от изумления. Часовой, вдребезги пьяный, с благодушным, прямо-таки умильным лицом раскуривает трубочку, сидя на бочке с порохом.

От ужаса аббат тотчас приходит в себя и требует, чтобы часовой либо покинул помещение, либо немедленно выдал трубку ему, но получает отказ, на том простом основании, что отныне он свободный гражданин в свободной стране и никто не имеет права ему приказать. Уж кому-кому, а служителю Господа известно лучше, чем всем остальным, что свобода придумана дьяволом на смуту и хаос. Он просит трубку именем Господа – тот же ответ. Тогда он, видно, человек большого ума, выкупает смертоносную трубку за три монеты по ливру. Совершив этот подвиг разоружения, аббат совершает второй подвиг, подвиг вооружения, и до самого вечера выдает порох омраченным дьяволом гражданам. Порох без промедления поступает в Бастилию. Там свободные граждане, помраченные дьяволом, открывают беспорядочную стрельбу из разнокалиберных ружей по каменным стенам, толщина которых достигает трех метров.