Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

Страсти и разгораются, уже до пожара. Но в этом хаосе, тоже от страха, понемногу пробуждаются и умы. Говорить хорошо, да ведь надо же что-то и делать. А что? Войска не пошлешь, поскольку войск никаких не имеется, а это было бы лучшее средство. В таких случаях необходимо идти на уступки. Этого не понимает обреченный король, зато понимают депутаты Учредительного собрания.

К середине дня четвертого августа в буре страстей всё отчетливей раздается голос умов. Виконт де Ноай, добравшись до кафедры, рассуждает приблизительно так. Наши феодальные права, данные нам ещё первыми королями в награждение наших заслуг, не нравятся нашим крестьянам. Их можно понять. Так пусть выкупают эти права. Другими словами, пусть платят. Возможно, именно в этот самый момент до виконта доходит, что обнищавшие крестьяне не способны платить королю, тем более не способны заплатить своим господам, даже если у них возникнет такое желание. И он прибавляет: пусть барщину личную крепость получают бесплатно.

Ошеломленные депутаты некоторое время переваривают его предложение. Затем страсти накаляются до предела, но уже в другом направлении. Одно третье сословие сохраняет спокойствие: у этих депутатов не имеется ни крепостных крестьян, ни барщинного труда, ни иных привилегий. Бушуют дворяне и духовенство. Они уже понимают, что избиратели за ними следят и что подай они голос за сохранение тех или иных прав, чего доброго, сожгут их замок, их ферму, их монастырь.

Они снова рвутся на кафедру, опережая друг друга. Они наперебой жертвуют отечеству свои привилегии. Духовенство отказывается от десятины, этого главного источника его ожирения. Дворяне отказываются от прав на охоту, на рыбную ловлю, от права на голубятни и кроличьи садки, любимая охота французских дворян, как в Англии охота на лис, даже от права своих личных поместных судов, а третье сословие, тоже подхваченное волной, предлагает упразднить акцизы на соль.

Всё принимается, и принимается большинством голосов. Депутаты охвачены радостью. Это радость спасения. Уж теперь-то, там, перестанут грабить и жечь. И они назначают молебен. Они жаждут возблагодарить Господа, вероятно, за то, что они надоумились спасти свои жизни, избавившись от своих нетрудовых, но старинных доходов. Они расходятся в три часа ночи, как выразился кто-то из них, задевая звезды высоко поднятыми головами.

Решения публикуются. Пьер Огюстен довольно смеется. Возможно, в этот момент он ощущает себя отчасти пророком. Во всяком случае, ему трудно отрешиться от подозрения, что депутаты Учредительного собрания просто-напросто раскрыли «Женитьбу Фигаро», перечитали её сцену за сценой и последовательно выкорчевывали то зло, на которое он там указал. Пожалуй, можно считать, что это его новый триумф. Правда, к сожалению, уже никто не вспоминает о нем, никто не рукоплещет, никто не вызывает на сцену. Теперь только он один и знает об этом триумфе. Один и празднует в своем кабинете при зажженных свечах.

Депутатам, тем более Франции, конечно, не до него. Решения приняты, и как только слух о них достигает провинции, крестьяне останавливают работы на барских полях и прекращают все платежи. Им дела мало, что решения эти пока на бумаге и не имеют силы закона. Решения Учредительного собрания должны быть подписаны королем. Таков закон Французского королевства. Их и передают с поклонами королю. А король, по своему неразумию, откладывает их в долгий ящик. Он имеет право их не подписывать, и тогда любые решения Учредительного собрания останутся филькиной грамотой. Он так и делает, не понимая, что выбирает не самое удачное время.

Ах, он не подписывает! Славная ночь, ночь энтузиазма, как её теперь называют, не проходит даром для депутатов. Они возмущены. В своем наметившемся единстве они ощущают громадную силу. Они должны действовать. Они должны указать королю его настоящее место. Но как? Вновь на первое место выдвигается идея Декларации прав человека и гражданина. И в тот же миг рушится внезапно обретенное единство Учредительного собрания. Оказывается, что как-то само собой так получилось, что по правую руку от председателя сидят махровые монархисты, которые не желают давать французов никаких прав, кроме священного права работать на них и всюду платить: им арендную плату за землю и подати королю. По левую руку сидят те, кто ратует за все права, которые уже провозглашены, не без их помощи, Соединенными штатами. Середина колеблется. В середине считают, что какие-то права надо дать, но лучше бы сначала дать конституцию, чтобы не затесались противоречия и расхождения, которые могут привести к новым бунтам, с грабежом и пожаром.