Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

А депутаты уже не в силах остановиться. Только что, ещё не успела как следует просохнуть типографская краска, они отменили все без изъятия повинности в пользу владельца земли, и вдруг они сами один за другим приобретают обширные земли в эту самую священную и неделимую частную собственность. Теперь как же с повинностями? Повинностей им становится жаль. Маракуют в комиссиях и комитетах, на общих заседаниях произносят громовые речи и отыскивают выход из положения, такой же лицемерный и подлый, как все остальные. Решают все повинности разделить на личные и реальные, не особенно утруждаясь точностью разделения. Главное, конечно, не в разделении. Главное в том, что отныне сам отправитель повинности должен доказать в новом суде, на каком основании и какую повинность он отправляет, чтобы затем уже суд её отменил. Кажется, прямо у всех на глазах осуществляется мечта справедливости. Суд! Независимый! Непредвзятый! Чего же ещё?! Самую малость: отправителю повинности надобно иметь документ, а документ хранится в архиве замка землевладельца, а землевладелец имеет полное право к архиву своего замка не подпускать никого, поскольку это тоже священная и неприкосновенная частная собственность.

Право есть, но права нет. Этот изгиб законодательной мысли ещё меньше смущает представителей нации, чем абсолютная безнравственность Талейрана, раз с его помощью можно приумножить доходы. Правда, доходам угрожает опасность. Учредительное собрание не может вечно существовать. В его задачу входит создать Конституцию, которая определить статус новых органов власти. Как только будут избраны эти органы власти, Учредительное собрание обязано сложить с себя полномочия, а депутаты должны разойтись по домам.

Кажется, тоже прямо у всех на глазах осуществляется мечта справедливости. Где и когда это видано: добровольно уйдут! А у депутатов опять болит голова. Они-то уйдут. Другие сядут на их ещё тепленькие места, и вот вопрос: как эти новые отнесутся к их прежним и вновь приобретенным доходам? Ответ прост: если будет введено всеобщее избирательное право, могут по-разному отнестись, чего доброго, могут и вовсе доходов лишить. Стало быть, меры надо принять, меры такие, чтобы избирать-то бы избирали, но избрали именно тех, для кого доход также неприкосновенен и свят, как и собственность.

Тут счастливым депутатам даже не надо мараковать. У них уже есть образец – лицемерная, насквозь лживая Конституция Соединенных Штатов Америки. Разумеется, Декларация признает, что все люди рождаются равными в правах. Но только рождаются. Впоследствии равенство между ними куда-то девается. Одни становятся бедными, другие богатыми. Никто в этом, конечно, не виноват. Ведь только бедный виноват в том, что он беден. А раз виноват?

То-то и есть. Учредительное собрание всех граждан Франции делит на активных и пассивных, в зависимости от их достояния. Активными признаются лишь те, кто платит прямые налоги в размере трехдневного заработка, а заработная плата абсолютно произвольно определяется в двадцать су в день. Заодно из числа активных исключают банкротов, слуг и евреев. Подводят итог. Итог получается замечательный: избирательное право получает немногим более четырех миллионов свободных французов.

Все-таки много. Мало ли кого они изберут. Решение находится тоже очень простое: пусть сначала изберут только выборщиков, а выборщиком может стать только тот, кто платит прямые налоги в сумме десятидневного заработка. Эти побогаче, стало быть, поразумней. Только они получают право избирать депутатов, а депутатом может стать только тот, кто платит прямые налоги в сумме так называемой марки серебра, то есть пятидесяти четырех парижских ливров. Стало быть, депутатами могут стать только очень богатые люди. Ну, и эти, конечно, могут много дров наломать, но наверняка не тронут доходов, а ведь вокруг доходов и вертится жизнь.

Понятно, что в этой мутной воде только абсолютно циничные натуры чувствуют себя превосходно, как рыбы. Первый среди них несравненный Шарль Морис Талейран. Кажется, он прямо-таки не сходит с трибуны. Ему поручают доклады по важнейшим вопросам законодательства и политики. В провинциях неспокойно, и он в пламенной речи воодушевляет сограждан и призывает их обогатиться революционным энтузиазмом, тогда как сам с энтузиазмом обогащается вполне земными дарами. Депутаты аплодируют, плачут, радуются и приходят в восторг умиления. В благодарность его избирают председателем Учредительного собрания. Он превосходит своей популярностью Мирабо. Стоит ему появиться на улице, как его окружает толпа и приветствует его бурей одобрения и аплодисментов. Когда Париж узнает, что революционный епископ присутствует на банкете, толпа собирается под окнами дома и вызывает его. Он появляется с Сийесом и Мирабо. Толпа приходит в неистовство.