Президент планеты

Вскоре появился Бартон. В руках он держал сложенную одежду с белыми кроссовками наверху. Штаны оказались коротковатыми, но Джуан сказал, что они такими и должны быть. В новой одежде Артур стал неотличим от Джуана, точно его старший брат, хоть и был на несколько лет младше.

– Пойдём со мной, уважаемый, – произнёс Джуан. – Я покажу тебе, как надо получать удовольствие от жизни.

– Ты будешь управлять вертолётом в таком состоянии? – удивился Артур.

– Только в таком состоянии я и могу управлять им. Когда я трезвый, у меня не хватает внимания уследить за всеми приборами.

Артур улетел с Джуаном в клуб «Сатурн», находившийся в центре города. Они приземлились прямо на крышу, и весь вечер Артур танцевал, хотя совершенно не умел этого делать. Он ловил насмешливые взгляды и не придавал им значения. Джуан привёл к нему двух девушек и ещё троих нашёл себе. Вслед за Германием Артур принял жёлтую таблетку, и сознание перестало ему подчиняться. В тело вселилась другая личность, периодически берущая над ним контроль. Джуан также принял таблетку и предложил девушкам.

В клубе были отдельные комнаты для уединения, Джуан с тремя партнёршами направился в одну из них, а Артур с двумя в другую. Четыре телохранителя остались сторожить двери. Наутро, проспав всего три часа, Артур проснулся от кошмарной головной боли. Его мутило и качало из стороны в сторону. Остатки наркотиков ещё действовали на мозг, отчаянно сопротивляющийся.

На Артуре были только штаны – рубашка пропала. Его с ног до головы покрывала липкая тёмно-красная жидкость, пахнущая железом. Обе барышни, которых он привёл с собой в комнату, были мертвы. Кажется, ночью он пил их кровь.

Гибралтар. Концерт бездомных

За три недели, прожитые в палатке, Дарвин сбросил одиннадцать килограммов. В день перед побегом он съел дома половину пирога и, встав на весы в туалете, увидел цифру пятьдесят девять. Сейчас он весил сорок восемь, что перешло из разряда «крайняя форма ожирения» до «ожирение второй степени». Каких только кличек он не слышал от других детей. Сначала он учился играть на пианино у персонального учителя, затем перешёл в музыкальную школу, чтобы играть с другими музыкантами. Там он узнал, что есть масса прозвищ для толстяка. Среди них были: пузырь, паштет, бочка, пельмень, жиртрест, жиробас, жиронос, пончик, сало, кабан, пухляш, кабачок, цистерна, дирижабль, голодяга, мясокомбинат, батон, складочник, пупс, малыш, толстопуз, бройлер, курдюк, даже Жиркулес и Жирдано Брутто. Энрико Монтес, живущий неподалёку, называл его «Гипоталамус амфибиус», а Джуан как-то назвал его двухместной жопищей.

Прозвища Дарвину никогда не нравились, но похудеть он не старался. Не было в его жизни ситуации, когда ожирение ему по-настоящему мешало. Сейчас уже никто не назвал бы его толстяком: висячий подбородок исчез, шея приняла нормальную для его возраста форму, щёки втянулись, грудь перестала быть похожей на женскую. Бёдра и руки стали подтянутыми, только пузо выдавало в нём лишний вес. Если бы кто-то из семьи сейчас увидел его, то наверняка не узнал бы. Он не только похудел, но и стал более энергичным. Теперь он мог много двигаться и не ощущать никакого дискомфорта. Наверное, если бы телохранитель Ян сейчас взглянул на Дарвина, то в его взгляде не появилось бы жалости, которую Дарвин наблюдал каждый раз.

Ему определённо не хватало вкусной еды, питаться приходилось отбросами и просрочкой. Однако чего было не отнять в жизни среди бездомных – сна. Здесь он высыпался так, как никогда не делал этого дома. Неизвестно почему, в особняке он всегда вставал с кровати уставшим и разбитым, будто работал несколько часов, а не лежал в мягкой постели. Сейчас же он просыпался бодрым и готовым к чему угодно.

Три недели Дарвин жил под эстакадой, и за всё это время он так и не связался со своими родными. Близилась большая потасовка, и, когда она произойдёт, ему не хотелось быть у всех на виду. С каждым днём на улицах ходило всё больше людей в военной форме. Это была частная армия, нанятая Михалом, а может, и Чарльзом Тауэром, точно сказать было трудно. Однажды Дарвин увидел, как к троим людям в камуфляже подъехали две полицейские машины. Мигалки у них на крыше светились синим и красным. Они долго о чём-то спорили и даже переходили на крики. Кажется, полицейские хотели арестовать этих троих, однако к тем быстро подошла подмога из ещё девяти людей в камуфляже, и полицейским пришлось отступить.

Люди под эстакадой приняли Дарвина в свою группу. Никто из них не поверил, что он богат. Они не задавали вопросов, всегда вели себя очень дружелюбно. Если кто-то из них и хотел услышать его историю, то ждал, когда он расскажет её сам. Дарвин наотрез отказывался называть их своими друзьями – уж слишком низко на общественной лестнице они находились. Он называл их своими приятелями, это слово означало меньшую близость, чем у друзей, и не нарушало принципов Дарвина.