Президент планеты

– Вот, теперь работает, – сказал он. – Надеюсь, ты оценишь наш труд. Мы отдали четыреста двадцать долларов, чтобы купить новую плату для него. И теперь твой долг сыграть для нас.

Четыреста двадцать долларов – это было много, даже если разделить сумму на шестерых. На семьдесят долларов один человек мог купить себе индукционную плиту или электрочайник. Для этих людей семьдесят долларов, что для Дарвина – триллион. Некоторым из них это обошлось в половину сбережений. Казалось немыслимым, чтобы едва знакомый человек безвозмездно отдал такую сумму ради него. К горлу подкатил ком, из глаз полились слёзы. Дарвин бросился обнимать Руди и заплакал.

– Ты чего? – спросил Руди удивлённо и немного испуганно. – Это… Не плачь.

Но остановиться Дарвин уже не мог, глаза превратились в краны, и из них лилось независимо от его желания. Прежде к нему проявляли любовь лишь члены его семьи. Никто за её пределами не относился к нему так же хорошо, как здесь. Дарвину стало стыдно из-за того, как он с ними разговаривал в первый раз. Как он называл их вонючками, полулюдьми и отребьем. Оказалось, никто из них не затаил на него обиду. Наоборот, они решили поддержать его.

– Сыграй нам что-нибудь, – сказала Венди. Голос её был хриплым, как у любого заядлого курильщика и уличного жителя. Когда она улыбалась, щёлки её глаз становились такими узкими, что казалось, она их вовсе закрыла. – Не зря же мы тащились аж до Барберри-стрит, как долбаный отряд бомжей-супергероев.

– Попрошу вас, леди, – оскорбился Кутайба. – Не применять ко мне слово на букву «б». Я предпочитаю зваться уличным джентльменом.

– Прошу прощения, – ответила Венди, имитируя голос английского аристократа. – Я хотела сказать, отряд долбаных уличных джентльменов-супергероев.

– Вот, так намного лучше.

– Включается здесь, – Руди указал на неприметную кнопку без какой-либо надписи. – Она подаёт питание. Я поставил туда один из своих аккумуляторов, даже большей ёмкости, чем нужно.

Вытирая слёзы, Дарвин нажал на нужную кнопку. Синтезатор ожил после десятилетия сна. Дарвину на ум пришло сравнение Руди с некромантом. Он ведь оживил уже давно окоченевший труп.

Динамики за время пребывания на свалке пропитались влагой, поэтому звук был далёк от чистого звучания дорогого рояля. При подаче питания появился лёгкий фоновый шум. В былые дни Дарвин не стал бы играть на таком дешёвом инструменте, а сейчас он настолько изголодался по музыке, что готов был отказаться от еды и играть двое суток без остановки, чтобы восполнить пустоту в душе.

С нежностью Дарвин провёл рукой по пожелтевшим клавишам, они были тёплые и подрагивали при его прикосновениях. Он остановил большой палец на ноте си третьей октавы и медленно нажал. Раздался неожиданно чёткий звук, будто внутри коричневого корпуса стояли струны, а не микросхемы. Дарвин закрыл глаза, чтобы насладиться звучанием, он словно оказался в космосе. Парил сейчас в невесомости, только он, синтезатор и звучащая нота си. Не хотелось никуда идти, лишь сидеть на месте и нажимать по очереди на каждую клавишу.

«Надо сыграть! – заговорил внутри голос наркомана, соскучившегося по музыке. – Надо. Надо. НАДО!»

Руки взяли над ним верх, казалось, они ожили и перестали ему подчиняться. Они забегали по клавишам, пока Дарвин с удивлением наблюдал за их движением. Он сидел за роялем с шести лет, занимаясь каждый день. Он даже не отдавал себе отчёта, насколько много времени проводил за игрой. Сегодня он впервые обратил внимание, что руки могут двигаться сами по себе, ему даже не надо думать о нотах, которые играет.

Начал Дарвин с Прелюдии до-диез минор Рахманинова. Эту мелодию он играл чаще всего, следовательно, больше всего ненавидел. Сейчас же будто услышал её заново. Музыка зацепила его.

Рояль стоял в гостиной на первом этаже их особняка. Дарвин сидел за ним рано утром и думал лишь о том, как ему надоело играть эти дурацкие классические композиции. Рэперам не нужна классика, им нужен бит. В моменты игры его мысли улетали, и он думал обо всём на свете. Сейчас же он наблюдал за тем, как играет, будто со стороны.

Следить за руками не было смысла. Дарвин поднял голову и посмотрел на остальных: все пребывали в молчании. Руди сидел на деревянном табурете, слишком хлипком даже для его тощего зада. Он подпёр подбородок кулаком и смотрел на синтезатор невидящим взором. Кутайба расположился в кресле с закрытыми глазами. Шичиро изображал кривую улыбку, его взгляд блуждал по городу и ни на чём не останавливался. Серджио стоял в стороне, в руках держа нож, которым вычищал грязь из-под ногтей. Его лицо было расслабленным, хотя обычно он щурился и морщил лоб. Венди застыла как статуя, а Гарет держал в руках закрытую банку пива и не решался её открыть, чтобы не издать лишнего звука. Старик Чиумбо плакал, и слёзы катились по его чёрному, как ночь, лицу.

Закончив с Рахманиновым, Дарвин плавно перешёл на Этюд № 1 до мажор Шопена. Звуки музыки стали притягивать людей из дальних лагерей. Всё больше бездомных скапливалось вокруг него, и все молчали, только слушали музыку с задумчивыми лицами.