Презумпция любви

Когда Марго повели домой, нехотя поплёлся в квартиру доктора и Горка. На лестничной площадке он неожиданно столкнулся с самим Добжанским и, уступая дорогу, с плохо скрываемой радостью сказал тому: «До свидания!». Доктор кивнул головой и заспешил вниз по ступенькам. Горка вздохнул с облегчением, постоял, посмотрел ему в след. А когда, довольный, повернулся к двери, то увидел на пороге Лаврова. Темные глаза Константина смотрели на Горку с укором.

— Наигрался? — сказал он, пропуская мальчика внутрь, и вздохнул. — Пойдём перекусим.

Ели молча, но Горка то и дело вскидывал глаза на Константина. Ему почему- то казалось, что Лавров хочет сказать ему что- то важное. Так и случилось.

Когда допили чай, Константин остановил Горку, который хотел было убрать со стола посуду.

— Не торопись. Успеется… Ты вот что, — виновато произнес Лавров, — наша с тобой поездка, похоже, отменяется. Но Рудольф тут ни при чём.

— Я знаю, — спокойно ответил Горка. — Только лучше бы я в его квартире не жил, и Вы бы, дядя Костя, меня на Огородную в интернат отвезли. Ваш брат после меня здесь дезинфекцию будет делать.

Сказал, закусил губу и отвернулся. Лавров положил руку ему на плечо. Горка отодвинулся. И Константин почувствовал — это не просто обида. Ему давали понять, что он чужой. Продолжать объяснение было бессмысленно.

— Напрасно ты так о Рудольфе… Но, как скажешь, — наконец ответил он растерянно. — На Огородную, так на Огородную. Но денёк- другой тебе ещё придется потерпеть.

Горка передернул плечами, молча развернулся и пошел в «колыбельку». Шел и злился на себя. Он понимал, что должен относиться к Лаврову, как к человеку в его жизни случайному. Но почему- то не мог. И вот теперь и этого человека, как учил Аська, придется выбрасывать из памяти, чтобы жить без ненужных воспоминаний. Лучше бы не приезжал.

Около полуночи Лавров наведался в «колыбельку». Ночь была душной. В окно круглым желтым глазом смотрел месяц. Горка спал на сбитых простынях, неудобно расположившись чуть ли не поперёк кровати. Константин одной рукой приподнял его, другой поправил постель. Когда голова Горки коснулась груди Лаврова, мальчик вдруг открыл глаза и сердито посмотрел на Константина. Тот замер, но уже через мгновенье веки мальчика опустились, он коротко и глубоко вздохнул, и опять погрузился в сон.

Устроив Горку на кровати поудобней, Лавров присел у него в ногах. Посмотрел на его узкую грудь с выпирающими ключицами, несоразмерно крупную голову на тонкой детской шее, худые руки с острыми локтями и вспомнил, как впервые увидел голубиных птенцов. В тот день они с Васькой тайком забрались на чердак Петюни- почтаря, у которого был черный голубь- хохлач с гаремом белых голубок, и увидели гнездо с тремя голыми уродливыми птенцами. Существа вертели тонкими пупырчатыми шейками и раскрывали непомерно широкие желтоватые клювы больших лысых голов с закрытыми выпуклыми веками. Они совсем не походили на пушистых забавных цыплят, и Горке сразу же расхотелось заниматься голубями и ждать пока вот эти маленькие чудовища подрастут и покроются перьями.

"Сейчас, — думал Лавров, — я гляжу на мальчишку с болячками на губах и не чувствую ничего, кроме желания немедленно защитить этого ребенка ото всех бед на свете. Но вопрос в том, сколько в этом нормального мужского инстинкта, а сколько сознания того, что передо мной сын Николая Ивановича. Я же не смотрю так на других несчастных детей. Я, благородный такой, жалею их ровно столько, сколько вижу глазами. В лучшем случае даю «на конфеты», не задумываясь, что на самом деле они с этими деньгами сделают. Так с чего же я злюсь на Рудьку? Для него Горка, быть может, просто пупырчатый голубиный птенец неизвестной породы. Для Васьки тоже. Так чем я от них отличаюсь? К тому же, они в очередной раз доказывают мне, Косте Лаврову, что готовы быть рядом при всех обстоятельствах. А что, кроме неприятностей, я вечно доставляю Рудьке? И что я знаю о Ваське, который в двадцать восемь лет был самым молодым мастером цеха на трубном гиганте, а теперь перебивается случайными заработками? И всё- таки мерзко… отвратительно, когда взрослые мужики ТАК просчитывают, что может получиться, если ты поступишь просто по совести. Дети могут использовать… Люди могут подумать… Какое мне дело до этого! Есть мальчик Горка! И есть я, Константин Лавров! И с чего это мне нужно пугливо оглядываться по сторонам, не примут ли меня за маньяка из подворотни, если я хочу заботиться о мальчишке. Как взрослый мужик о беспомощном ребенке! «Будьте добрыми, насколько можете!»

Уже потушив лампу над своей кроватью, Константин долго не мог заснуть. Вспоминал Деда. Вот у кого сердца хватало на всю школьную ребятню с её детскими грехами. Ведь ангелов среди его подопечных не было. Прямо «святой Калина», как Фелиппо Нери, любимый святой Иванны, прихожанки униатской церкви! «Будьте добрыми, насколько можете»…

Жаль, конечно, но не видать ему, полковнику Лаврову из закрытого города Арзамаса, Италии и не ходить по Риму, и не бывать в церкви Санта- Мария- ин- Валичелла.