Презумпция любви

В последнюю встречу Иванна плакала и почти кричала:

— Кому нужны ракеты ваши смертоносные, тайны ваши военные! И где вы этим занимаетесь?! В Сарове, в самом святом месте, где монахи диких зверей с рук кормили!

Потом кинулась к компьютеру, нашла фильм о «Божьем шуте» — святом Филиппо Нери:

— Мы с девочками из ансамбля пошли в церковь в Риме, где его могила, пели «Парадизо», и молились там вместе с детьми, чтобы все смогли быть добрыми! Все люди чувствуют себя сиротами, которым нужен кто- то, кто бы сказал: «Будьте добрыми, ну, хоть немного, насколько можете! А я помогу Вам!» Видишь, какой у этого падре взгляд?! Вот какими глазами люди должны смотреть на детей и друг на друга!

Он тогда не удержался и сказал: «Иванка, это ведь не святой падре, это хороший итальянский актер. Дурак, конечно. Но ведь правда! Никакого сходства между святым и актером не было в помине. Настоящий дон Филиппо, если по портрету судить, был похож на длинноносого старика с тонкими губами и усталым взглядом.

Иванна тогда на его слова не ответила, а упала на диван, свернулась калачиком и уткнулась в подушку заплаканным лицом. Боже, как он проклинал себя за этот цинизм! А потом виновато думал, что у его собственного деда тоже был какой- то особый всепрощающий взгляд. Взгляд- индульгенция. Угадал- таки этот актер!

Вспомнилось, как Дед, разговаривая с маленькими детьми. Присаживался на корточки, либо поднимал и ставил их с собой вровень. Взъерошить волосы, приобнять или, напротив, дать легкий подзатыльник — с этим проблем не было, когда дело касалось не только их с Рудькой, но и других детей. Для него все были своими.

Засыпая, подумал, хорошо бы приснился Дед. Представил его уже совсем седого, погрузневшего возле любимой старой яблони «фунтовки». Стоит, нагнувшись, возит каким- то помазком по шероховатому стволу, а рядом ведро с вмятиной на боку, и плещется в нём раствор извёстки, похожий на снятое молоко. Маленьким думал, что это оно и есть. Рудька смеялся, дразнил.

С этим воспоминанием Константин забылся между сном и явью. А когда не выспавшийся, ранним утром открыл по звонку дверь, то понял, что вот оно, собственно, настоящее сновидение!

Горка, услышав голоса, осторожно приоткрыл дверь ванной и выглянул в коридор. Кто пришел не разглядел, но с облегчением подумал, что «не Рыжий».

Затаился, решил подождать, пока не пройдут в гостиную. Не уходили. Но стало ясно, что второй голос женский.

— Иванушка, пташка моя перелётная, соловушка, — захлёбываясь словами и не справляясь со сбившимся от сердцебиения дыханием, говорил Константин, прижимая к себе светловолосую гостью. Он был в майке и джинсах.

Женщина, гибкая и высокая, почти равная ростом Лаврову, отклонилась назад, упираясь ему в плечи, и засмеялась:

— Костик, дай мне вздохнуть!

Константин охватил ладонями её лицо…

«Целоваться будут, — брезгливо скривился Горка, осторожно прикрыл дверь и отошел от неё подальше. — Слюни всякие!» Он не любил смотреть взрослые поцелуи даже по телевизору. Отворачивался или глаза закрывал. А тут живые люди!

Но останься он на пороге, то поцелуя бы не увидал, зато услыхал бы, как дядя Костя сказал жалобно, как маленький:

— Если это сон, то лучше бы мне не просыпаться!

А женщина ответила, смеясь:

— Вот и продолжай спать, милый! Твоя Шехерезада прекращает дозволенные речи и исчезает! Меня в машине ждут, Костик. Я с девочками и продюсером. Но вечером появлюсь! И буду до утра!

— Нет! Не отпущу! — Лавров уткнулся в облако ее легких солнечных волос. — До вечера бесконечно долго!

Когда Горка, выждав немного, выглянул в коридор, то увидал Лаврова, стоящим в дверном проеме, и услыхал гулкое эхо торопливых шагов гостьи где- то на нижних этажах. Выходить в коридор не хотелось. Словно он подсмотрел что- то запрещенное и признаться в этом было неловко. Наконец щелкнул замок, покашливание Лаврова стало доносится откуда- то из глубины квартиры, и Горка, быстро пробежав по коридору, проскользнул в «колыбельку».

Спать не хотелось. Он лег животом на подоконник и посмотрел вниз. Людей во дворе не было. Восемь припаркованных с вечера автомобилей стояли на своих местах, и стало ясно, что еще очень рано.

Горка устроился на кровати и стал слушать утро. Капризно заныла потревоженная машина, раздраженно каркнула ворона, визгливо ссорились воробьи, осторожно тявкнула маленькая собачка и сердито огрызнулся на нее большой пес. Горка на минуту закрыл глаза…