Причёсывая жирафу

Синьор лакей проводил меня в салон, меблированный в стиле Виктора-Эммануила Второго, и попросил меня подождать. Я устроился на банкетке и стал ждать.

Я не знаю, чем занимался маркиз, но он не торопился принять посетителя. Возможно, он находился за столом и не хотел сразу покидать своих гостей.

Меня охватило приятное оцепинение, и вот уже ваш Сан-Антонио задремал, как служащий министерства во время своей работы.

Но я не полностью погрузился в сон. Мои мысли бодрствовали и продолжали работать.

Я подумал о том, что мне редко приходилось распутывать такой клубок. Все эти убийства и кражи картин составляли такой огромный мешок загадок, что его трудно разгадать.

Какая связь существовала между Градос и мадам Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и шофером Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и маркизом Умберто ди Чаприни?

Парень, обладающий большим количеством мозгов, чем другие, и способный ответить на эти вопросы, автоматически имел бы право на мою благодарность, на обеспеченную пенсию и на роскошный завтрак каждое утро.

Тяжелая дверь отворилась, и странная персона появилась на пороге. Хотя он был молод, вы затруднились бы определить дату его рождения.

У него очень длинные руки, его аристократическое лицо было розовым и напудренным. Волосы были платиновые и завиты как у куклы. На нем был надет дорогой костюм из черного бархата и рубашка, отделанная кружевом на воротнике и манжетах. Вместо галстука на шее болталась красная бархатная лента. Покрой костюма был устаревший.

Можно было подумать, что он собирается играть в "Богеме" в Ла Скала.

У меня было некоторое подозрение в отношении красноты губ, черноты бровей и синевы в веках.

Такого педа, как он, не фабрикуют даже в Сан-Этьене.

Он обласкал меня плотоядным взглядом, потом подошел танцующей походкой и сел около меня на банкетку.

- Вы хотели побеседовать со мной? - пролепетало это прекрасное дитя.

- Ну, можно сказать и так.

- Беседовать! Безусловно, нет. Это не в моих возможностях, так как для этого нужно время и желание.

- Действительно, маркиз, - ответил я.

- Меня зовут Умберто, - продолжал маркиз. И добавил: - Мои друзья зовут меня Тото.

- Это редкая привилегия, - серьезно проговорил я, отодвигаясь на шесть сантиметров, так как Тото касался меня.

Я попал в забавное положение, мои овечки! По счастью, он - маркиз, и это позволит мне выйти, пятясь задом, так что не нужно бояться его заигрываний.

Он прибавил голосом, который заставил меня задрожать:

- Вы случайно не француз?

- Да, - ответил я. - А как вы догадались об этом, монсиньор?

- Ваш заальпийский акцент восхитителен, - проворчал Умберто, лаская мне щеку легким прикосновением руки.

Он улыбнулся.

- Таким образом, милый друг, это Градос послал вас ко мне?

- Это они были причиной моего визита, - ответил я.

- Вы с ними друзья?

- Да, монсиньор.

- Почему вы не приходили вместе с ними ночью к Тортиколи?

- Я был слишком занят в цирке. Дело в том, я причесывал жирафу, а какой-то бездельник спрятал мою лестницу. Мне пришлось обходиться собственными средствами.

- Но ведь это опасно! - процедил Умберто.

- Нельзя, конечно, страдать головокружением. Но у меня крепкая голова.

- А как сегодня поживают мои милые Градос?

Я открыл свой клюв так же широко, как ворона, которая захотела сыра.

Этот типчик блефует или на самом деле не знает о том, что случилось с Градос? Если он играет комедию, поверьте мне, это было очень хорошо сделано, так как в его взгляде скорее сквозило откровенное простодушие.

- Вы не читаете газет, Тото? - резко спросил я.

- Напротив, я читаю "Римскую газету".

- И только?

- А к чему этот вопрос?

Разумеется, если он интересуется только римской чепухой, он еще не узнал о новости, происшедшей этой ночью.

- Сегодня ночью с Градос произошел несчастный случай, монсиньор.

- Святая девственница! - воскликнул он на языке Данте. - Во время их номера?

- Нет. В фургоне. Их оглушили!

- Оглушили? Но это невероятно!

- Увы, это так.

- И это серьезно?

- Исключительно серьезно, потому что они умерли!

Мой маленький маркиз издал слабый крик и потерял сознание. Я бросился к нему. И мне известно, что делать в таком случае, так как я читал романы княгини Сожор. Я взял его за руку и похлопал по ней.

- Маркиз! Маркиз! Придите в себя, моя дорогая!

Эффект не заставил себя ждать. Ди Чаприни открыл свои красивые глаза и сказал умирающим голосом:

- Где я?

Я ответил, что он у себя. Он бросил взгляд на стену и, увидев портрет своего прадедушки, пришел в себя.

- Вы, значит, так любили их? - прошептал я.

Вместо того, чтобы ответить, он вздохнул на языке Д'Анунцио:

- Я что, должен говорить обо всем сам?

Надо было думать, что между ними троими была большая любовь. Меня беспокоила только одна штука: Градос были людьми из цирка. Они не должны были бывать в Турине больше одного-двух раз в год, и их сношения с маркизом должны были быть лишь эпизодическими. Откуда же такая сильная печаль, вернее, такое сильное волнение?