Причёсывая жирафу

Моя мысль закрутилась. Я посмотрел на свои ногти, подул на них, как это делал один американский актер в Вестерне, когда его зацапал шериф, и потер их о лацкан.

- Я один из первых прибыл на место происшествия, - сказал я. - Донато был еще жив и смог сказать мне...

Я старался не смотреть на маркиза, но в то же время очень пристально следил за ним в зеркало. Мне кажется, парни, что он покраснел под слоем румян и, видимо, задавал себе вопрос, что же мне нужно, так как наступил момент перейти к основному.

- Он рассказал мне о некоторых вещах, - бросил я.

- Ах, да? - пролепетала эта кукла.

Я молчал. Это было угрожающее молчание, тяжелое молчание. Парень Тото больше не пытался поближе удостовериться, хорошо ли я выбрит. Ему стоило огромных трудов проглотить слюну. Он также не говорил ни слова, это очень удивительно с его стороны.

Наше молчание напоминало салон.

- Это ужасно, - выдавил Умберто без малейшего выражения.

Он еще надеялся, что я заговорю, но я почувствовал, что он дошел до предела и воздержался от этого.

- Что же вам сказал этот бедный Донато?

- Я вам сказал: кое-какие вещи.

- Какие вещи?

Я проделал с ногтями ту же операцию, но на другой руке.

- Знаете, Тото, когда человек, на которого напали, делает перед смертью заявление, то его следует передать только полиции.

Он глубоко вздохнул, как ребенок, который долго плакал.

- Сколько? - жалобным тоном спросил он.

Магическое слово! Сколько в нем самоотречения! Высшая самоотверженность! Самопожертвование! "Сколько"! Сколько за то, чтобы секрет был сохранен! Сколько за то, чтобы быть спокойным?! Чтобы мерзость была скрыта, порок был неизвестен, честь женщины спасена!

- Это зависит от вашего доброго сердца, - ответил я, приветливо улыбаясь.

У бедного монсиньора изменился цвет лица. Можно было подумать, что он спал в экспрессе.

- Пятьсот тысяч лир!

- Вы принимаете меня за нищего, Тото. Лира - такая жалкая монета.

- Тогда сколько же вы хотите?

Его жалкое представление о лире и его предложение указывало на то, что чего он опасался было не таким уже серьезным. Но, может быть, он скупой?

- Десять миллионов, - брякнул я наугад, - и это моя последняя цена.

- Нет, пять миллионов, а это как раз та сумма, которую я дам полицейским, чтобы замять дело, так что видите...

Я дал ему небольшого тумака и вытащил удостоверение.

- Полюбуйтесь немного на этот пейзаж, Умберто.

- Полиция! - воскликнул он. - Французская полиция! Но что все это означает?

- То, что вы все мне объясните, дорогой маркиз. Донато, увы, был уже мертв, когда я его обнаружил, но я вам сказал неправду, чтобы узнать правду. Итак, вы скажете мне всю правду. Если вы этого не сделаете, я устрою такую бурю с громом, что вам вашими пятью миллионами придется успокаивать журналистов.

Бедное создание разразилось конвульсивными рыданиями. Оно стучало ногой, терло лицо и проливало горькие слезы на шелк дивана.

- Вы очень злой, очень отвратительный полицейский, - сетовал Умберто.

- Вместо того, чтобы изливать свою экспансивность, вы бы сделали лучше, если бы осведомили меня. Если вы будете говорить серьезно, я сделаю так, что вы окажетесь в стороне от этого отвратительного дела, и это даже не будет стоить вам ни одной лиры.

Наводнение слез сразу прекратилось.

- У меня есть ваше честное слово?

- Вы его имеете, но никому об этом не говорите: оно было последним, что у меня оставалось. Итак, прекрасный блондин?!

- Ну вот... я... у меня период депрессии, и, чтобы подбодриться, мне необходимо немного допинга...

Я немедленно вспомнил о двух пакетах с белым порошком в потайном ящике Градос. Это осветило все.

- Они снабжали вас наркотиками?

- Да. Каждый раз, когда они проезжали через Турин, они привозили мне наркотики. И не дорого, потому что они были настоящими друзьями.

Я задумался.

- А где вы были в эту ночь, маркиз?

Он возмутился:

- Ведь не можете же вы подозревать меня в том, что я их убил! Не забывайте, что я маркиз ди Чаприни.

- Э, нет! - проворчал я. - Вам совершенно не нужно кричать об этом, Тото. Бесполезно повышать голос, я не вижу причины, почему бы мне не подозревать в убийстве маленького маркиза, начиненного наркотиками и хвастающего тем, что дружит с торговцами наркотиков.

Это удручило его и он заплакал.

- О! Как вы жестоки со мной!

- Ответьте на мой вопрос, прошу вас!

- Эту ночь я провел здесь с моими желанными друзьями. Я могу сообщить вам их имена, и, надеюсь, они вас убедят.

- Я тоже надеюсь на это, но только ради вас. А что, Градос были крупными перевозчиками наркотиков?

- Я этого не знаю.

- Но-но, без вранья, я этого не терплю. А если я недоволен, то я сержусь, и не скрываю, что когда я сержусь, то начинаются неприятности.

- Но я действительно не был в курсе их дел.

- Забавно! А у них было много таких клиентов, как вы?

- Я вам клянусь, что не знаю. Но это возможно, ведь они работали в цирке. Я абсолютно ничего больше не могу вам сказать. Я не могу...

- С кем, помимо вас, они виделись в Турине?

Красивая "маркиза" пожала хрупкими плечами. Она, вероятно, очень не дурна в вечернем наряде.

- Я не знаю.

- С синьорой Кабеллабурна? - наугад спросил я.

Он нахмурил брови.