Причём тут менты?!

«В газете написали!» — весь он в этом, полудурок! Я с трудом подавил желание шмальнуть в комнату, меня остановило другое: чтоб скрыть убийство, нужно убивать, одна из теорем. Жив ли еще Алферов?

— Вылезай! Убью его!

Что делать? «А если я вылезу, что, тогда не убьет?» — прозвучал в моем мозгу тревожный сигнальчик. Однако в том, что Васи-ливаныч приведет в исполнение свою угрозу, можно было не сомневаться. Итак, если я вылезу, скорее всего, грохнут нас обоих. Но — скорее всего. Не наверняка. А вот если я рискну метнуться в окно, то придурок пристрелит Алферова — точно! Да и я себе руки-ноги поломаю. Второй этаж, третий — хоть четвертый! — прыгать нужно все же аккуратненько, на ноги или на что-нибудь более мягкое, чем задница, а когда выпрыгиваешь из комнаты вместе со стеклом да еще дрожа и опасаясь каждое мгновение, что пуля в спину придаст твоему телу некий дополнительный импульс, сложно рассчитывать на удачное приземление. Даже с первого.

— Погодь! Подожди! — попросил я Васи-диваныча. — Что мне толку вылезать, если ты его уже пришил?

— Ладно же! — Нет, он тоже меня жутко боялся, определенно! — Настенька, пни этого…

«Настенька»! Еще один фрагмент занял нужное положение в общей мозаике: тот странный взгляд, которым Василиваныч окинул понравившуюся мне официанточку в «вечер семян»! Определенно, безусловно, они были знакомы и раньше, не даром же этот аккуратно подстриженный «криминальный хроник» постоянно торчал в ее кабачке!

— Оуй! О-ой! — сонно пробормотал кто-то.

Кто-то? Да некому, кроме Алферова! Сотрясенье мозгов — славное снотворное! Значит, жив еще! Что же, придется бросать ствол?

— Бросай ствол и вылезай! Иначе я его прикончу!

Я горько-горько заплакал. В душе. Нужно было срочно на что-то решаться. Особенно мне не нравилось то, что ведь и дураку понятно, зачем я Василиванычу без оружия-то! Как ляпнул какой-то юморист, «не ешь меня, серый волк, я тебе еще пригожусь»… а на что можно серому волку сгодиться — и так ясно: на обед… или на завтрак…

Все! Сам погибай, как принято…

— Все! Сейчас выйду! Только, может, ты I тоже свой ствол на пол бросишь? — наивно I попросил я.

— Чего захотел! — злодейски захохотал I он, подтверждая самые худшие мои опасе-ния. — Вылезай! Без всяких условий.

«Черт с ним, с Гарриком!» — сказал внутри меня кто-то циничный. «Вот еще!» — воз- I разила ему лучшая часть меня. Дьявол, мы подняли такой грохот, такую пальбу, а никто из соседей не догадался вызвать милицию! Будь проклята гражданская инертность!

— Ладно! Я выхожу. Но — с пушкой в руках! — предупредил я Василиваныча. — Зачем, скажи, мне ее бросать? Мне терять нечего, кроме самоуважения!

Он промолчал. Аккуратненько я поднялся и начал подходить к двери. И с каждым шагом в моей голове складывалась все более и более ясная картина ближайшего будущего. Весьма похожая на завтрашнюю статью Ва-силиваныча: «Криминальные элементы, псев-дожурналисты, водившие дружбу с заправи-лами преступного мира, оказались вовлечены в назревающую войну мафий… После устра-нения Шамиля, на которое они были вынуждены пойти, между сообщниками возникла кровавая разборка, в результате которой они, 1 как два бешеных волка, уничтожили друг друга… на месте кровавого сведения счетов был найден и револьвер, из которого до этого I оказались застреленными двое: легендарный Шамиль, безусловно, не ожидавший пули от одного из скромных сотрудников собственной газеты, и токарь М., расточивший орудие для преступников и ставший поэтому нежелательным свидетелем… " И еще что-нибудь про «вашего покорного слугу».

Обхохочешься, действительно! Здравомыс-дяший читатель наверняка поморщится и скажет: «У страха глаза велики, а ноги быстры» или что-нибудь не менее мудрое, но что еще мне оставалось предположить?! Ствол, орудие преступления — единственная железная улика! — судя по всему, до сих пор находился в руках у Василиваныча. А убийство Шамиля действительно могло бы сойти ему с рук, настолько диким и непредставимым оно было в принципе, если б он не запсиховал, наткнувшись на нас с Гарриком на «Морфизпри-боре» на Шпалерной. И то, что он шлепнул токаря из того же револьвера, являлось доказательством, что второго ствола у него не было. Да и откуда, собственно! Я ведь сам вооружил его, как Гайдар — Чечню!

Апеллировать к правам человека показалось мне неуместным. Я шагнул вперед.

— Пушку! Выкинь револьвер! — завизжал Василиваныч.

Послышался грохот, и какой-то невидимка раскрошил потолок над моей головой. «Пуля», — догадался я, понятливый, как крала. И прыгнул вперед. Этот выстрел мог быть четвертым… но мог быть и пятым, последним… а для того, чтобы поудобней перехватить в руке револьвер Гаррика, Василиванычу Понадобилось бы какое-то время. Секунда.

Мгновение, и только оно, это самое мгновение, могло меня спасти.

Наверное, не только меня, но и Гаррика.