Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян

С Сидоруком мы напивались в печальном стиле, заглатывали кофе с коньяком, глядя, как в окна стучит дождь, и как — очень, очень медленно — Центральная Европа возвращается туда, где ее место. Мы глядели на оставшиеся от Венгрии сецессионные каменные домики, на мост через реку Уж, на каменную набережную. Сидорук рассказывал, как следует пробуждать в людях национальное сознание, чтобы нагнать те сто пятьдесят лет разницы в процессе пробуждения между русинами и другими народами. Что следует делать так, чтобы русинскость ассоциировалась с центральноевропейскостью, а посредством этого — с западным цивилизационным выбором. Но говорил он все это без какой-либо уверенности.

Тем временем начало смеркаться, и я глядел, как заведение заполняется молодыми людьми. Половина из них одевалась «по-русски»: тренировочные брюки, фуражки и кожаные куртки. Вторую половину составляли те, что выглядели «под запад»: скейтовики, гранджеры, металлисты, имелись даже какие-то дредатые растаманы — ну и все возможные комбинации перечисленных выше.

Сидорук говорил меланхолично, усыпляюще, и чем больше он пил коньяку, тем более печальным казался.

От Сидорука я возвращался под сильным вяжущим действием кофе и разогретый коньячком. Перед киоском с иконами и православными предметами культа сидел мужик, служивший тут продавцом. Устроился он на нескольких продолговатых бетонных плитах (совершенно непонятного назначения). Сюда я уже приходил раньше, знал, что мужика зовут Василем и что родом он из Киева. Как из стольного града он очутился в Ужгороде — Василь говорить не желал, бурчал только лишь что-то о «каре божьей», о том, что следует «подчиняться воле Господа» и все такое прочее. То есть — как мне казалось — сделал ребенка, кому не следовало, или же устроил дебош на районе. В любом случае — сейчас Василь палил перед своим киоском костер. А был это — следует прибавить — самый центр города. Только разожженный Василем костер никого не удивлял. Люди шли мимо, мусора тоже должны были проезжать, потому что в нескольких метрах от Василя шла головная артерия Ужгорода. И никто не цеплялся. А что, сидит себе парень перед киоском, так может и костерчик запалить. Ведь декабрь же на дворе.

Я приостановился рядом. В голове шумело от спиртного, и в таком состоянии идти в гостиницу как-то не хотелось.

— Можно? — спросил я у Василя.

— Можно, — Василь чуточку сдвинулся, делая мне место на плитах. — Выпить чего-нибудь есть?

«Святой человек», подумал я в сердце своем, «воистину. Сразу же перешел к духовным потребностям».

— Есть, — ответил я и вытащил из-за пазухи бутылочку коньяку, которую на прощание подарил мне Сидорук. Василь взял бутылку в руку, присмотрелся к этикетке.

— Ссаки, — вздохнул он. — Ну да чего там. Он поднялся с места, прошел в свой киоск, после чего появился оттуда, неся в ладони два настоящих коньячных бокала, суженных кверху, чтобы собирать букет. Во второй его руке была салфетка. А в салфетке — порезанный лимон. Он разлил, вбросил по кусочку лимона — и мы чокнулись.

— Твое, — сказал он.

— Нет, — ответил я, — твое.

— Хорошо, — не стал возражать Василь. — Наше.

— Договорились, — согласился я, и мы отпили по глоточку.

— А вот что ты, Василь, — спросил я после минутки молчания, — думаешь о независимости Закарпатья?

— Какой еще, в пизду, независимости? — тяжко вздохнул Василь.

— Ну, — ответил я, — ты же сам говорил, что это поп Иван содержит этот киоск. Из церковных денег. Выходит, он твой работодатель. А он только про независимость говорит.

Василь поглядел на меня сочувственно, словно на деревенского дурачка.

— Знаешь, — сказал он. — Вы там на западе какие-то странные.

— Ну, знаю. И чем дальше на запад, тем более страньше..

— Я вас, бля, не понимаю. Вот почему для вас так важно, чтобы русские были отдельно, чтобы украинцы были отдельно, белорусы, чернорусы, я знаю, зеленорусы, дерьморусы, и сами русины тоже… почему?

Я пожал плечами.

— Не знаю, — сказал я. — Мне всегда казалось, что оно как-то само по себе, по причине… — снизил я голос. — Нет, не знаю, — ответил я в конце.

— Тогда я тебе скажу, — заявил Василь. — А потому что советский человек вам не нравится. В Югославии то же самое сделали. Была Югославия, хорошо было, так нет же — апять нужно было сделать хорватов, босняков, словенцев, черта самого. А было ведь хорошо! Интернационализм был! Отдельных народов не было, и было согласие! А ведь вы же сами, втихую, в этом вашем Европейском Союзе интернационализм вводите! Или как это оно: вы, славяне, деритесь с собой, кусайтесь, бейтесь как украинцы, белорусы или кто там — а сами, хоп: европейское сообщество, Евсоюз! Так как?!

— Хм, — ответил я.

— Сам ты «хмм», — ответил Василь.

На следующий день, выдудлив целую бутылку минералки без газа «Нафтуся», я отправился проводить полевые исследования. Для этой цели я выбрал стоянку такси, где из всех машин выбрал наиболее старую и раздолбанную, как всегда исходя из предположения, что именно она будет самой дешевой.