Придет Мордор и нас съест, или Тайная история славян

В конце концов, он приехал. По ровненькому и свеженькому словацкому асфальту приплыл, скрипя и переваливаясь с колеса на колесо, автобус, как бы вырванный прямиком из Кустурицы. Дверь открылась, и на ступеньках появился мужик, подходящий к сцене на все сто: в белых мокасинах с чубом, в белых штанах и белой, расстегнутой рубашке. Ему не хватало только черных очков и золотых браслеток на всех возможных местах. Но усы у него имелись. А в средине автобуса была уже Украина: прекрасно мне известные грязные занавески и наглухо закрытые окна. Кондукторша решала кроссворд, внимательно и с благоговением вписывая в квадратики кириллические буквы. Я себя чувствовал странно, заходя вовнутрь и не предъявляя паспорт. Совершенно так, будто пересекал зеленую границу[168].

Чем дальше на восток, тем больше редела Словакия. И, как мне казалось, съеживалась. В Словакии мне все казалось меньшим и не таким серьезным, как в Польше; явное влияние политической географии на мозги, но чем ближе мы приближались к ее восточному краю, мне казалось, что страна вообще начинает исчезать. В конце концов, это был край света. Что бы там ни было. С точки зрения Запада, за Словакией уже ничего не было. Джи-Пи-Эсы там работать переставали. Навигационные спутники валились на землю. Смельчак, который высовывал голову за словацкую границу, всовывал ее в серую пустоту[169]

. Единственное, что там могло быть, это грязь по самый горизонт. Элбония. Знаете, что такое Элбония? Это восточноевропейская страна из Дилберта. Каждый должен узнать Дилберта

, ведь это один из самых известных американских еженедельных комиксов. И Элбония из этого Дилберта — это государство, от одной границы до другой покрытое грязью. Все ее обитатели — бородачи в кожухах и пастушеских шапках — бродят в этой грязи по пояс. Больше ничего в Элбонии нет. Грязь до горизонта и синее небо. Так вот, Закарпатье не желало быть частью Элбонии. Оно желало присоединиться к Центральной Европе. А чтобы это сделать, ей было необходимо объявить себя независимой от Украины. По крайней мере, именно так считали отцы закарпатской независимости.

А новости прозвучали вот какие: 5 декабря поп Иван[170]

, один из предводителей довольно-таки нескоординированного движения за независимость Закарпатья намеревался объявить независимость.

Тогда я собрал рюкзак, достал номера сепаратистов, договорился о том, что возьму у них интервью, и поехал. В Кракове уселся в поезд до Кошиц. В окно наблюдал польскую часть Галичины. Мы переехали через горы, и мир изменился. Будничность, как и пересечении любой границы, тут же сделала сальто вверх ногами. В поезд уселись молодые словаки: они брали с полок железнодорожные журналы и насмехались над польским языком. Хаос польских местечек, балаган вывесок и устройств сменил словацкий опрятный порядочек, а потом уже была автобусная остановка, и Кустурица. И теперь я уже ехал через восточную Словакию брать интервью у элбонских сепаратистов.

Шофер вел автобус даже вроде как и вежливо. Он боялся словацкой полиции. Это он сам мне так говорил, потому что я уселся сразу же за ним. Чисто от скуки. Читать было невозможно, поскольку чудовищно трясло, а Словакия исчезала, казалось, что сейчас исчезнет совершенно. Как вдруг, в каком-то малюсеньком цыганском селе, водила неожиданно сменил четвертую скорость на двойку, автобус ответил диким скрипом и свернул влево. Мы въехали на узенькую грунтовую дорогу, окруженную чем-то вроде трущоб — только настоящими трущобами они не были. Скажем так, это была довольно-таки трогательная ромская попытка подражать домам окружающих словаков и русинов. Потому что застройка местных деревушек обладает своим характерным, локальным стилем. И даже свежепостроенные дома походили на старые. И цыгане тоже так хотели. Если бы кто-либо сказал что-то нелестное относительно их попыток общественной интеграции в этом вихре на краю света — врал бы как сивый мерин. Они-то пытались, вот только у них до конца не выходило. Эти их дома были раза в два меньшими, чем дома «белых» жителей; неровными, все карнизики и остальные детальки были слеплены из цемента, а потом побелены. Их дворики представляли собой бассейны, заполненные грязью. Но они пробовали.