Приди в зеленый дол

Все было готово — поставлены тарелки, ваза с пластмассовыми цветами, открытая бутылка вина, последняя, которую он принёс, а у тарелки Анджело — бутылка виски. И приёмник. Прикоснувшись к бутылке, она тут же отдёрнула руку. Нет, больше не надо — и так уже она выпила: войдя к нему в комнату, чтобы принести виски на случай, если он захочет выпить, когда вернётся с охоты, она неожиданно для себя сделала три больших, звучных, обжигающих глотка. Тут-то ей и пришло в голову надеть красное платье. Она ещё раз глотнула из бутылки и пошла в ванную причёсываться. Уложив волосы и завязав ленту, долго улыбалась своему отражению в зеркале — подбирала себе красивую улыбку. Наконец нашла — светлую, хрупкую — и так долго её рассматривала, что уже забыла, что видит в зеркале своё собственное отражение. Кто бы ни была эта женщина, она была очень хорошенькая. Осторожно, чтобы не испортить, она понесла улыбку на кухню.

Там она помешала соус и поставила кастрюлю с водой для спагетти. На ужин будут спагетти. Она покажет ему, что тоже умеет готовить.

Она включила лампу. Уже стемнело. Она ещё раз отхлебнула из бутылки.

И вот Анджело возвратился. В правой руке у него было ружьё, в левой — убитый кролик. Кэсси ждала, что он заговорит. Но он молчал, тогда заговорила она. Да, он охотился. Да, он стрелял дважды — один раз промазал. Он бросил кролика на сушилку, помыл руки, приготовил виски со льдом и сел за стол.

Она продолжала весело улыбаться, но улыбка её все время словно лопалась, соскальзывала с лица. Дважды она замечала, что Анджело внимательно смотрит на неё, будто хочет что-то сказать, и она мгновенно водворяла улыбку на место, но каждый раз он отводил взгляд.

Поев, он начал разделывать кролика. Он сидел на стуле, держа на коленях большую сковороду. Когда нож вспорол белое бархатное брюшко, она услышала тугой лопающийся звук, и ей показалось, что она теряет сознание. Она не знала, отчего это, ведь она и сама разделала немало кроликов, но теперь ей казалось, будто это ей раздирают живот. Она отодвинула свой стул так, чтобы видеть только Анджело, но тут внутренности кролика, серые, синеватые, красные, вывалились наружу, и Кэсси опять чуть не потеряла сознание. Руки у Анджело были в крови.

Он положил разделанного кролика в холодильник, а потроха и шкурку бросил в мусорное ведро. Потом смыл кровь с рук. И вдруг, стоя у раковины, посмотрел на неё.

Потом медленно приблизился и остановился. Сначала ей показалось, что он хочет танцевать с ней, но он продолжал глядеть ей прямо в глаза, языком облизывая губы, будто собирался что-то сказать, но так ничего и не сказал.

Неожиданно он отвернулся, взял бутылку виски, приёмник и вышел из кухни.

Не снимая красного платья, она легла в комнате Сандера. Несколько раз она засыпала, но ей снился кролик и вываливающиеся внутренности. И кровь на руках Анджело.

Наконец она не выдержала и встала, открыла холодильник, вытащила оттуда кролика и вышла с ним на задний двор. Подойдя к забору, она швырнула кролика далеко в темноту.

На следующий день, в четверг, в два часа дня, Кэсси услышала стук в парадную дверь. Она знала, кто это.

— Ну, хватит, — сказал Маррей Гилфорт. Он стоял посреди комнаты перед постелью Сандера, а на потолке шевелилась тень листвы за окном, как рябь на воде, словно мир перевернулся или будто глядишь на поверхность воды из глубины.

А он говорил:

— Я не сомневаюсь, что он наплёл тебе небылиц и ты, конечно, ему поверила. Истина, однако, заключается в том, что в прошлую субботу его избили в Паркертоне. Мне стоило больших трудов собрать все факты. В тот день, подойдя к кинотеатру «Лирик» в обществе молодой негритянки, он попытался приобрести билет в кассе для чёрных, а когда ему отказали, стал настаивать, утверждая, что он — негр. Одно это даёт достаточное представление о характере этого человека, поскольку трудно себе представить даже итальянца, настолько лишённого чувства собственного достоинства, чтобы публично настаивать на том, что он негр. Да и каким идиотом нужно быть, чтобы сделать подобное заявление. Уже многие месяцы он колесит по улицам Паркертона и должен бы понимать, что все давно знают, кто он такой. И что бы там ни вытворяли эти типчики из Вашингтона, Паркертон ещё не подготовлен для смешения рас. Вашингтонские умники не понимают одного, причём самого главного, фактора, а именно — что народные обычаи и общественную мораль нельзя рассматривать в отрыве от… — Он замолчал. Казалось, он только теперь заметил её присутствие.

— Послушай, — сказал он, — я не буду притворяться, что мне известны мотивы, которыми ты руководствуешься, но я убеждён, что твоим важнейшим жизненным критерием остаются интересы моего близкого друга, лежащего сейчас перед нами. Однако я так же твёрдо убеждён, что в настоящий момент ты ставишь под серьёзный удар свою репутацию. Послушай меня: этот человек должен немедленно покинуть твой дом.

Она молчала. По потолку все так же скользили тени.

— Если он не уйдёт, я посажу его за решётку.

— Нет, — воскликнула она, но ничего к этому добавить не смогла.