На протяжении столетий многополюсный баланс равновесия французского общества-государства в противостоянии различных продворянски, пробуржуазно и прокоролевски настроенных групп колебался то в одну, то в другую сторону. Когда на исходе долгих гражданских войн на престол вступил Генрих IV, оказалось, что ход развития всего общества обеспечил обладателям и защитникам позиции короля новые возможности осуществления власти. Это прежде всего относится к двум монополиям центральной власти: к монополии взимания налогов и к монополии распоряжения военно-полицейской организацией. Эти возможности давали сторонникам короля неоспоримый перевес над любой другой группой в сфере господства — до тех пор, пока эти остальные группы не смогли бы оставить в стороне свои конфликты друг с другом и выступить сколько-нибудь устойчивым единым фронтом против королевских приверженцев. Это смещение основной оси равновесия в пользу государей составляет ключевой элемент того, что можно метафорически называть применительно к французскому обществу переходом в иной род или на новую ступень развития. Этот центральный феномен конечно же существует не обособленно от прочих. Мы неверно поймем подобного рода утверждения, если будем понимать их как высказывания о «начале» или «причинах». В длительных процессах общественного развития не существует ни абсолютного начала, ни абсолютных причин. Нужно искать иные языковые и мыслительные средства, если мы хотим исследовать и объяснить появление относительно новых конфигураций в непрерывном целостном развитии обществ. Именно об этой проблеме говорится в настоящий момент. Непрерывное целостное развитие французского общества достигает некоей точки, в которой после многих колебаний центральная ось социальных напряжений смещается в пользу позиции центрального властителя. В теснейшем сопряжении с этим изменением положения центрального властителя происходит соответствующее изменение в положении элитных групп дворянства и буржуазии. Изменение в положении элитных слоев буржуазии не входит в сферу нашего исследования. Что же касается отдельных частей дворянства, то они находятся теперь в большей зависимости от центрального властителя и привязаны к его двору сильнее, чем когда-либо прежде. Можно было бы сказать, что за ними захлопывается дверь во дворец и в то же время перед ними открываются новые двери. Они оказываются все более заметно изолированы от сельской жизни.
В ближайшем или более отдаленном будущем исследователи, может быть, проследят с большей степенью точности детали этого длительного процесса стягивания знати к королевскому двору, урбанизации и постепенного нарастания тоски по непридворной сельской жизни. Его подробности и отдельные фазы будут прояснены в подробностях вплоть до того момента, когда был достигнут уровень, на котором разделение города и деревни стало жестким и необратимым. Можно представить себе, что уже школьники, для того чтобы лучше понимать себя самих, будут уметь понимать этот процесс Его значение для становления европейских обществ, вместе с другими долгосрочными линиями развития Европы, ничуть не меньше, чем у мирных договоров или войн. В фактических свидетельствах реальности процесса превращения дворян в придворных конечно же нет недостатка. Приведем только одно свидетельство XV века — это жалоба Филиппа де Витри, епископа из Мо: «Сколь счастлива жизнь тех, кто проводит свое время в полях», приведенная в его стихотворении «О великом различии между жизнью в деревне и при дворе»[217]
. Выше мы уже несколько раз цитировали свидетельства поэтов Плеяды, относящиеся к XVI веку. Сегодня в э том контексте нередко говорят об «отчуждении». Это понятие было бы уместно и в данном контексте, если бы его не использовали, достаточно часто, с романтическими ценностными акцентами с целью скорее пожаловаться на это «отчуждение», нежели поставить вопрос о его общественной природе и его объяснении независимо от ценности «отчуждения».