Придворный

Вернуться к миланскому двору Бальдассаре помешала новая война. В сентябре того же 1499 года в Ломбардию вступила французская армия, предводимая новым королем Людовиком XII. Происходя по линии матери из рода графов Висконти, прежних синьоров Милана, Людовик не скрывал намерений присоединить город к своим владениям. Перед лицом наступающего врага Лудовико Моро спешно покинул Милан, пообещав вернуться с усиленным войском и отбить герцогство. Но придворные, военные, городские старейшины не собирались дожидаться своего государя. Милан без сопротивления присягнул на верность завоевателю; граф Джован Стефано, человек, нужный при любом режиме, стал одной из ключевых фигур новой городской администрации.

* * *

Дело рыцаря – служить, и Бальдассаре поступает на службу туда, куда идти было естественней всего: ко двору маркиза Франческо Гонзага, за род которого отдал силы, здоровье и жизнь его отец. В новой войне властитель Мантуи не пытался противостоять французам; он видел задачу лишь в том, чтобы сохранить государство под властью своей семьи. В октябре Франческо выезжает со свитой навстречу Людовику XII, чтобы засвидетельствовать ему вассальную покорность. В Павии мантуанский отряд присоединяется к королевскому войску, чтобы через несколько дней участвовать в триумфальном въезде короля в Милан. Здесь же находятся со своими приближенными, готовые служить любому желанию христианнейшего короля, Эрколе д’Эсте, герцог Феррары, и сын папы Александра Чезаре Борджиа, недавно получивший от Людовика титул герцога Валентинуа.

Сохранилось большое письмо Бальдассаре к родственнику, отосланное из Милана 8 октября. Ведя подробный, внимательный к деталям, сдержанный, объективный рассказ, в котором уже узнается будущий стиль реляций дипломата, юноша не может сдержать горечь от наглости завоевателей, с первых минут показывающих, что отныне жизнь и смерть итальянца любого чина и звания находятся в их руках.

Бальдассаре рассказывает, как во время парада на глазах у разряженной толпы лучник-гасконец бьет мечом плашмя по затылку конюшего его господина, и тот не осмеливается ответить даже словом. Он пишет, как король, только что на скаку метавший хищные взгляды на горожанок, под гром барабанов и труб вступает в герцогский замок – Кастель Сфорцеско. «Некогда принимавший цвет людей этого мира, он теперь полон пьяных притонов и пропах калом». В воротах король останавливается и неожиданно для сотен зрителей вынимает меч из ножен. Народ замирает; хватается за мечи и королевская охрана. «Но его величество не пролил крови; он просто помахал мечом в воздухе»[9]. Покоренным подобает трепетать.

* * *

В январе 1500 года маркиз вверяет двадцатидвухлетнему Кастильоне начальство над гарнизоном замка Кастель Мантовано, рядом с границей владений Вероны. Перед ним стоит задача организовать оборону против солдат его бывшего синьора Лудовико Сфорца, пытающихся прорваться к Милану.

Затем Кастильоне начинают давать и дипломатические поручения. В марте 1503 года молодой человек в составе мантуанского посольства едет в Рим, к папе Александру VI. Вечный город, впервые увиденный Бальдассаре, поражает его контрастом между величественно-молчаливыми руинами прошлого и лукавой суетой современности.

В Риме Бальдассаре пишет свои первые, дошедшие до нас стихи. Их тему – размышления над бренностью человеческих дел при виде римских развалин – в последующие три века подхватят поэты и живописцы всей Европы. Но для начала XVI века она еще свежа; молодой автор вкладывает в сонет сильное, непосредственное и зрелое чувство. В нем уже проступают его личность и судьба. При чтении этих строк, написанных Кастильоне во цвете лет, словно видишь его в последнюю пору жизни, с новой острой болью в сердце за судьбу Вечного города…

Superbi colli, e voi sacre ruine,che ’l nome sol di Roma ancor tenete,ahi! che reliquie miserande havetedi tant’anime excelse e peregrine!

Teatri, archi, colossi, opre divine,trïumphal’ pompe glorïose e liete,in poco cener pur converse sietee fatte al vulgo vil favola alfine.Così, se ben un tempo al tempo guerra

fanno l’opre famose, a passo lentoe l’opre e i nomi il tempo invido atterra.Vivrò dunque tra’ miei martir’ contento;ché se ’l tempo dà fine a ciò ch’è in terra,darà forsi anchor fine al mio tormento[10].