Приговор

— Ах ты тварь! — воскликнул Якшин, вынул оружие и, оттолкнув конвоированного, сделал несколько выстрелов. Они эхом прокатились по своду и исчезли только где-то в межлестничном пространстве. Крыса запищала, но всё равно, оставляя кровавый след, продолжала ползти вперёд. Тогда матрос вытащил шашку и с остервенением принялся рубить серую мерзость. Зрелище было отвратительное, и Ардашев отвёл взгляд.

На шум сбежалась охрана, но, поняв, что произошло, и, не желая иметь дело с матросами, ретировалась.

Наконец Якшин успокоился и, вынув из кармана грязный носовой платок, вытер лезвие шашки. Платок он бросил тут же. Вдруг большевик повернулся к статскому советнику и, глядя на него стеклянными глазами, сказал зло:

— Вот так мы и вас, буржуазов, порубаем. Понял?

Ардашев ничего не ответил.

Вскоре они выбрались из каземата. У полосатой сторожевой будки стоял часовой. Якшин показал ему бумагу и тот разрешил покинуть двор.

Клим Пантелеевич вдруг припал на одну ногу и опустился на колено.

— Что там у тебя? — рявкнул главный.

— Судорога, наверное. Давно не ходил, вот и свело ногу.

— Нам что нести тебя? Давай быстрей поднимайся и скачи на одной, — хохотнул он.

— Сейчас отпустит и пойду, — подняв глаза, пообещал Клим Пантелеевич. Незаметно он прихватил пригоршню песка у стены (сюда ночной дождь не добрался) и насыпал в туфлю. Затем надел её и поднялся. Прихрамывая, зашагал вместе с конвоем.

Неподалёку их ожидало четырёхместное ландо, запряжёнными двумя усталыми и исхудавшими лошадьми. Статский советник сразу узнал этот выезд. Он принадлежал известному в Ставрополе купцу и меценату Петру Степановичу Ерганжиеву, построившему ещё пять лет назад на углу Николаевского проспекта и Архиерейской улицы великолепный двухэтажный дом, освещённый газовыми фонарями. Последние годы нижний этаж сдавался коммерсанту Романцову под «Модно-галантерейный магазин», в котором Вероника Альбертовна была частым гостем, а верхний арендовали различные общества. Но на прошлой неделе, когда в его дверь стучали сапогами чекисты, купец достал из письменного ящика парабеллум и застрелился. Почему? Вопрос так и остался без ответа. Говорили, что якобы Коппе внёс Ерганжиева в список социально-опасных элементов и негоцианта всё равно бы замучили матросы, а имущество разграбили бы. Наверняка, не пощадили бы и его дочерей. А так, услышав выстрел, потрясённые увиденным, большевики ушли, реквизировав лишь коляску и двух лошадей, голодных и замученных теперь до неузнаваемости. «Вот же, как непредсказуемо устроена жизнь, — подумал бывший присяжный поверенный, усаживаясь на скамью в экипаже. — Ещё совсем недавно Пётр Степанович разъезжал в ландо — важный, довольный и уверенный, что так будет всегда. Помню, как мы раскланивались с ним при встрече. А теперь — его уже нет и, вероятно, настал мой черёд, хотя… — статский советник окинул взглядом своих конвоиров, — можно попытаться отправить этих полупьяных вояк к праотцам. Надо только всё досконально просчитать. Начинать, вероятно, придётся с главаря и его подручного. Оба — напротив меня. Я вновь сделаю вид, что у меня болит нога и сниму ботинок. Высыпав в руку песок, тотчас же брошу им в глаза. И почти одновременно нанесу удар локтем в челюсть своему соседу. Если попаду точно — отключится сразу. Затем выхвачу у матроса шашку и рубану…Тут уже куда придётся. Даже если резану кому-нибудь по верхней части лица и не убью с первого удара, то, по крайней мере, кровь зальёт им глаза, и на несколько секунд они окажутся беззащитными. Надо признать, что я не особенно владею этим холодным оружием и, скорее всего, с ними придётся не просто. Плохо, что кровищи и криков будет так много, что с округи сбегутся все красносочувствующие элементы. И уж тогда мне точно не уйти. Догонят. Стало быть, нападать на них можно только на подъезде к Холодному роднику. Там, во-первых, их никто не услышит, а во-вторых, это уже привычное место казни, откуда доносятся не только крики, но и выстрелы. Да и скрыться в лесу, и пробраться к Шкуро оттуда будет легче, тем более с оружием».

После этих мыслей пришло успокоение. Клим Пантелеевич почувствовал, что он опять управляет обстоятельствами, а не они им. Это произошло потому, что бывший тайный посланец МИДа сделал, наконец, то, что должен был — выбрал свою сторону борьбы. Теперь он не будет ждать, пока кто-то за него скинет большевиков, пока проснутся все остальные слои общества, ждущие окончания всероссийского сумасшествия. Нет. Он сам начнёт сворачивать им шеи. «И жить этим несчастным осталось, от силы, минуты три-четыре, — без всякого сожаления подумал он, разглядывая своих палачей».