Приговор

— Хорошо, но как он мог знать, что вы начнёте листать дневник?

— Тут всё просто. Во-первых, он поставил его на видное место — на уровне глаз, а во-вторых заметно выдвинул, чтобы обратить моё внимание.

— Думаете, Нетопырь вернулся?

— Вероятно.

— Но, насколько я помню, он был приговорён к пожизненной каторге. Такие под амнистию Керенского не попали.

— Ах, дорогой Антон Филаретович! О чём вы? Кто там особенно разбирался? Достаточно было объявить себя политическим заключённым, или даже взять имя другого арестанта. Разве вы не слышали о таких проделках?

— Да, бывало всякое. Но такого безобразия, как сейчас никогда случалось. Ну хорошо, допустим, это Нетопырь. Но как вы собираетесь его отыскать? Девять лет прошло. Это вы почти не изменились, разве что седины добавилось да несколько морщин стали глубже. А каторжанин? Там за год человек меняется, как за пять на воле. К тому же, эти безголовые большевики уничтожили всю нашу картотеку. Не осталось ни фотографических карточек, ни регистрационных карточек.

— Есть у меня одна мысль, — задумчиво выговорил Ардашев.

— И, как всегда, вы мне эту мысль не раскроете, не так ли? — улыбнулся полицейский, снова сел, сделал глоток чая и поставил чашку на стол.

Ардашев покачал головой.

— Эх, Клим Пантелеевич, мне иногда кажется, что вы весь состоите из принципов. Как вы вообще живёте? Вы что никогда не грешите? Не прелюбодействуете? Не напиваетесь, в конце концов? Должны же вы как-то расслабляться?

— Да бросьте вы, Антон Филаретович лепить из меня ангела небесного. Грешу, как же без этого. Карты, бильярд — и всё на деньги. Играю не для того, чтобы куш сорвать, а дабы получить удовольствие. Нервы пощекотать. А пью, как все, не только по праздникам, но иногда и за ужином. Спиртное для меня — часть трапезы, а не попытка уйти от реальности. Да и зачем от неё уходить? Надобно самому управлять обстоятельствами, а не наоборот. А для этого трезвый рассудок нужен… Что касается фривольностей с дамами, то, поверьте, нет никакого желания. Привык я к Веронике Альбертовне, как портной к иголке. Да, красивых женщин много, но все ли умны, преданы и не капризны? И потом, как вы знаете, поносило меня по свету, дай Боже, а супружница преданно ждала каждого моего возвращения. И после ранения помогла на ноги встать. Для меня измена — некое предательство по отношению к ней. Что ж, до расслабления, то, кроме карт и бильярда, есть ещё два способа: чтение и сочинительство. Правда, последнее время было совсем не до писательских дел. А вообще без книг жизни не представляю. Всё-таки, синематограф не так интересен.

— Особенно, когда во время сеанса происходит убийство, да? Помнится, в тринадцатом году вы раскрыли убийство Харитона Акулова — тапёра в кинематографе «Модерне». И как ловко! Я тогда и представить не мог, что такой порядочный человек пойдёт на преступление. А вы раскололи его, как грецкий орех. Мало того, что злодея отыскали, так ещё и пьесу для городского театра сочинили. Простите, запамятовал название…

— «Мёртвое пианино».

— Вот-вот…Но давайте вернёмся в девятый год. Золото тогда ведь так и не нашли, хотя по всему выходило, что оно осталось в Ставрополе. Вы, случаем, не знаете, где оно?

— Я могу только предполагать. Но любые предположения сродни гаданиям на кофейной гуще, — Ардашев помолчал и сказал: — Я решил перевернуть последнюю страницу в деле персидского золота.

— Моя помощь вам не понадобится?

— Благодарю за предложение, но постараюсь справиться самостоятельно. У вас и так много работы с этими красными подпольщиками.

— Это вы точно подметили, — вздохнул Каширин. — Развелось, как клопов. Третьего дня неизвестные бросили зажигательную бомбу в открытое окно «Ставропольских ведомостей». Просто счастье, что бутылка угодила в пустой камин. Пожар успели потушить. Журналисты до сих пор трясутся, как зайцы, и очередной номер газеты не вышел.

— А что была за бомба? С запалом?

— Не знаю… Но огонь появился сразу, как только она разбилась. Да у меня и осколки сохранились. — Сыщик поднялся из-за стола, открыл шкаф, достал картонную коробку и снял крышку. — Извольте.

Клим Пантелеевич взял в руку оплавленный кусочек стекла, посмотрел его на свет, зачем-то понюхал и заключил:

— Это части от большой аптечной склянки.

— Весьма возможно, — Антон Филаретович пожал плечами. — Колба, склянка, бутылка от пива или шампанского. Какая разница?

— Разница есть. Но об этом позже… Суммируя ваши сведения, прихожу к выводу, что в Ставрополе, под носом контрразведки Добровольческой армии орудует организованная подпольная сеть, руководимая большевистским резидентом. Скорее всего, среди её членов действует строжайшая конспирация. Так что выйти на резидента через мелких сошек вряд ли удастся. Они могут его и не знать, а получать приказы через посредника. Система известная и весьма распространённая во многих странах.