Я смело говорил с дожем. Кроме самого всевыш¬ него, кого еще мне бояться на свете? — Ты говорил, пожалуй, даже слишком смело, рыбак. Укроти свой язык, ибо великие не любят непочтительных слов. — Значит, истина им неприятна? — Смотря какая. Они любят слушать, как восхища¬ ются их делами, если дела заслуживают похвалы; но им не нравится, когда действия их порицают, даже если яс¬ но, что порицания справедливы. — Боюсь, — сказал старик, простодушно глядя на сво¬ его собеседника, — между великим и ничтожным ока¬ жется мало разницы, когда с обоих снимут одежду и они предстанут взору нагими. — Подобную истину нельзя высказывать здесь. — Почему? Разве патриции отрицают, что они хри¬ стиане, что они смертны и грешны? — Первое они считают благом, Антонио, о втором за¬ бывают и не терпят, чтобы кто-нибудь, кроме них самих, замечал третье! — Тогда, Якопо, я начинаю сомневаться в том, что добьюсь свободы для моего мальчика. — Говори с почтением, остерегайся задеть их само¬ любие, оскорбить их власть, и многое простят тебе, в осо¬ бенности если ты учтешь мой совет. — Но ведь это та самая власть, которая отобрала у меня мое дитя! Разве я смогу восхвалять тех, кто по¬ ступает несправедливо? — Ты должен притвориться, иначе твоя просьба оста¬ нется неисполненной. — Мне лучше вернуться на лагуны, друг Якопо, ибо всю жизнь язык мой говорил лишь то, что подсказывало сердце. Боюсь, я слишком стар, чтобы говорить, будто сына можно по праву насильно оторвать от отца. Скажи им от меня, что я приходил выразить им свое почтение, но, поняв, сколь безнадежны дальнейшие просьбы, вернулся к своим сетям, вознося молитвы святому Анто¬ нию. С этими словами Антонио крепко стиснул руку сво¬ его спутника, который точно застыл на месте, и повер¬ нулся, собираясь уходить. Но не успел он сделать и шага, кдк две алебарды скрестились на уровне его груди; толь¬ 140
ко теперь старик заметил вооруженных людей, прегра¬ дивших ему путь, и понял, что стал пленником. Природа наделила рыбака умением сохранять присутствие духа в любой обстановке, а многолетние испытания закалили его. Оценив истинное положение вещей, он ничем не выдал своей тревоги и, не пускаясь в бесполезные споры, снова повернулся к Якопо; лицо его выражало терпение и по¬ корность судьбе. — Видно, высокие синьоры хотят поступить со мной по справедливости, — сказал он, приглаживая поредев¬ шие волосы, как это делают люди его сословия, готовясь предстать перед господами, — и смиренному рыбаку не пристало лишать их такой возможности. Все же лучше, чтобы у нас в Венеции пореже применяли силу даже во имя справедливости. Но сильные любят показывать свою власть, а слабым приходится подчиняться. — Посмотрим, — отвечал Якопо, который не выка¬ зал никаких чувств; когда его спутнику не удалось уйти. Наступило глубокое молчание. Алебардщики, одетые и вооруженные по обычаям того времени, вновь, подобно безжизненным статуям, застыли Ъ тени у стен, да и Яко¬ по со своим спутником, неподвижно стоявшие посреди комнаты, едва ли больше, чем стражники, походили на живые и разумные существа. Здесь уместно будет познакомить читателя с особен¬ ностями государственного устройства страны, о которой мы рассказываем, имеющими отношение к событиям, из^- лагаемым далее, ибо само понятие РЕСПУБЛИКА — если слово это означает что-то определенное, — бесспорно под¬ разумевает представление и преобладание интересов на¬ рода, но оно так часто осквернялось ради защиты инте¬ ресов господствующих, групп, что читатель, возможно, задумается, какая же все-таки связь между государствен¬ ным укладом Венеции и более справедливыми — хотя бы потому, что они более демократичны — установлениями его собственной страны. В век, когда правители были достаточно нечестивы, чтобы утверждать, будто право повелевать ближними дается человеку непосредственно богом, а их подданные были не в силах противиться этому, считалось достаточ¬ ным хотя бы на словах отказаться от сего дерзновенного и эгоистического принципа, чтобы придать политике 141