Приключения англичанина

– Хватит! Достаточно! Вот что я вам скажу, дорогой товарищ ОлИвер, я хоть иностранных языков и не знаю, – он заглянул в рукопись, – но вижу, что у вас тут ни знаков препинания, ни классических размеров. Поймите меня правильно, мы знаем, как трудно опубликовать на Западе честное, правдивое произведение, и хотим помочь вам напечататься у нас, в СССР. Но уж если вы решили связать свою судьбу с пролетарской литературой, отрекайтесь поскорее от этой сомнительной формы стиха! Пишите по крайности белым стихом, а верлибрами пусть пробавляются империалисты, усугубляя тем самым свой кризис культуры! Советская-то словесность по части рифм позатыкает ихних елиотов за пояс! Рифменными-то ресурсами мы располагаем на долгие годы вперед! Кстати, образчики свободного стиха в российской словесности можно найти еще в двенадцатом столетии, то есть мы и в этом опередили Запад. И вот не прижился у нас верлибр, не прижился! Что же касается мнения Пушкина, считавшего, что рифм в русском языке слишком мало, и камень неминуемо влечет за собою пламень, так ведь и гении ошибаются. В общем, дорогой вы мой товарищ ОлИвер, поработайте еще над своими стихами, перепишите их в рифму и приносите снова, а уж наши товарищи переложат их на язык родных осин.

Домой Оливер вернулся пешком. Он давно уже догадался, что совершил чудовищную ошибку, попросив политическое убежище в СССР, но не хотел себе в этом признаться, поскольку был все же наполовину шотландцем, да-да, храбрым (но упрямым) шотландцем. Теперь же ему стало окончательно ясно: заниматься здесь литературой дохлый номер и нужно искать другие способы зарабатывать на жизнь.

К тому же он ведь не был членом компартии. Да, поддерживал левых деньгами, но здешние ортодоксы вполне могли быть осведомлены о том, как по-хамски он обошелся в свое время с ходоками из Глазго, а плохое люди запоминают охотнее, чем хорошее.

И правда, никто не спешил помочь Оливеру трудоустроиться, не предлагал замолвить за него словечко в Союзе писателей или журналистов. Ну, а самостоятельно какую же работу он мог найти, ничего руками делать не умеющий и через пень колоду по-русски говорящий? Разве что какую-нибудь неквалифицированную и, соответственно, низкооплачиваемую.

Но все равно надо было искать. Вдвоем англичане бродили по городу, часами стояли у каждой доски объявлений, расшифровывая аббревиатуры предприятий и организаций. Однажды прочли, что НИИ лесосплава требуются чертежницы. Первой, значит, повезло Эмилии. Приехали по указанному в объявлении адресу. НИИ и при нем экспериментальное производство располагались на берегу Малой Невки, по соседству с яхт-клубом, то есть неподалеку от устья.

Эмилию без разговоров взяли техником чертежного дела. Оливер, сопровождая ее, тоже вошел в кабинет отдела кадров и робко поинтересовался, не нуждается ли экспериментальное производство в дешевой рабочей силе. Кадровичка развела руками, в смысле, вот если бы вы были токарем, но все же направила его на собеседование к директору, которому Оливер неожиданно понравился. Возможно, потому, что директор до революции служил на флоте и даже несколько раз был в Англии. Лично повел Оливера по цехам, с энтузиазмом рассказывая о том, какого рода продукцию они выпускают. Механический цех произвел на Оливера гнетущее впечатление: грохот станков, адские вспышки электросварки, пролетарии в черно-зеркальных (от машинного масла) спецовках. Не лучше выглядели и кузнечный цех, и литейный. А вот в тихой и чистой столярке Оливер сразу почувствовал себя комфортно, здесь пахло душистой сосновой смолой, под ногами шуршали желтые стружки, небо в окне поминутно заслоняли белоснежные паруса яхт.

Короче, был зачислен учеником плотника и, надо сказать, довольно быстро наловчился изготавливать какие-то нехитрые деревянные изделия.

Ну, а про Эмилию и говорить нечего – получив протестантское воспитание и немало лет проработав на капиталистическом предприятии, она и в России не изменила своего отношения к труду. Не прошло и месяца, как все в отделе стали равняться на демонстрировавшую чудеса профессионализма молчаливую англичанку.

Вот так и стали мои будущие родители жить и работать в этой стране. А жили замкнуто, старались не привлекать к себе излишнего внимания кого бы то ни было – с работы домой, из дома на работу. Хорошо хоть, квартира у них была отдельная.

Правда, Эмилии, ввиду ее комсомольского возраста, приходилось иногда участвовать в обязательных спортивных мероприятиях (сдача норм ГТО и пр.), то есть волей неволей общаться с коллективом не только в рабочее время, но ведь благодаря этому она и быстрее адаптировалась к советской среде.

Оливера же как человека уже немолодого, к тому же державшегося всегда обособленно, не беспокоили. Правда, работяги, у которых он учился плотницкому делу, несколько раз пытались зазвать его после работы в пивную, но он вежливо отказывался, и от него отстали.