Приключения англичанина

Ожидал, что грусть-тоска будет снедать его все то время, что проведет в Лондоне – как бы не так. У него глаза разбежались, столько вокруг оказалось интересного. Впервые в жизни увидел: в зоопарке – львов, в ботаническом саду – апельсины (попробовал – вкусно!), в театре – женщин на сцене (и каких!), на улице – негров. Кофею, в Форсинаре запретного, испить можно было чуть ли не в каждой таверне. Поражало и премножество разнообразных товаров, кои громоздились в окнах магазейнов. Правда, цены кусались, приехал-то на свои, пастору не удалось убедить патриотов, чтобы выдали юноше командировочные, а он из гордости не просил, вот и приходилось быть бережливым, не тратился на пустяки, например, рассекал по городу пешком, а не в портшезе, как вообще-то положено лорду.

Следует заметить, что выглядел он откровенным провинциалом: грубая суконная куртка, простые, без пряжек, ботфорты, парик из конского волоса, широченный палаш-клеймора на боку. Немудрено, что однажды некий петиметр, плывя навстречу в портшезе, отпустил в его адрес насмешливую реплику. Сэр Александр потребовал удовлетворения. Петиметр, весь такой напудренный и нарумяненный, в белом камзоле, расшитом серебряною тесьмою, в парике с белым бантом на косичке и шляпе с павлиньими перьями, оказался однако не робкого десятка, вылез из транспортного своего средства и, помахав длинной, с треугольным клинком, шпагой, тогда только начинавшей входить в употребление, воскликнул: «Ну, держись, англичанин!» Услышав сии слова, сэр Александр, уже изготовившийся обнажить лезвие палаша, уразумел, что перед ним не враг, а скорее друг. «Вы ошиблись, сударь, я не англичанин, – улыбнулся он. – Шотландской крови во мне столько же, сколько и английской». «Как же я мог не распознать земляка! – расстроился петиметр и от огорчения даже хлопнул себя шпагою по лбу. – Ну конечно, ведь судя по выговору, вы из моей родной Нортумбрии! Я прошу у вас извинения и предлагаю помириться за скляницею бренди». Сэр Александр, не чинясь, принял извинения, и вскоре молодые люди уже сидели за столом таверны. Давешний забияка представился: «Я – сэр Джордж Армстронг, баронет, и тоже наполовину шотландец, посему зови меня просто «Джорди». Видя, что имеет дело с джентльменом, сэр Александр рассказал новому знакомцу о цели своего приезда в Лондон. Ожидал, что сей немедля выразит желание помогать поборникам национальной идеи, однако баронет скривился: «Что вы там, в Форсинаре, дурью-то маетесь? Пойми, Алекс, я так же, как и ты, не питаю любви к англичанам. Бывает, сгоряча ох как хочется поквитаться с оными за гибель многих моих предков по материнской линии, но я стараюсь (правда, не всегда получается) себя сдерживать, потому что понимаю: теперь другие времена, грядет промышленная революция, мы стоим на пороге новой эры – капиталистической. Не заговоры составлять надобно, а строить больше фабрик, развивать металлургию и машинное производство, выпускать конкурентно способную продукцию…»

Отказавшись участвовать в освободительном движении, баронет все же свел сэра Александра с искомыми ассимилянтами, кои все как один смотрели на юношу большими глазами: «Какая, к дьяволу, Каледония? Где это? Ах, это Шотландия в древности так называлась? Ну и что? О какой независимости, собственно, идет речь? Работать надо, деньги делать, тогда и независимы будете, и все остальное приложится».

Сэр Александр, убедившись, что миссия его безнадежна, с легким сердцем (надоело, что смотрят как на умалишенного) пустился вместе с баронетом в загул. Нет, не в смысле неумеренного употребления алкоголя, хотя и таковое имело место, а просто ходили на теннисные корты и петушиные бои, посещали Оперу, принимали участие в маскарадах (где за время контртанца иль менуэта успевали договориться с какими-нибудь леди). Научился нюхать табак, играть в крибидж и пикет, триктрак и бильбакет, несколько раз дрался на дуэли, всякий раз с благополучным для себя исходом, ибо навострился махать модной длинной шпагою. Ну и разумеется, сменил прикид – ежели куда являлся, то в красном камзоле, в напудренном парике с белым бантом на косичке, при шляпе, обшитой серебряными галунами, в мягких кожаных сапогах с пряжками.

Вдруг получил два письма. Разломал печати и, прочетши те послания, заслепился слезами. Из дому сообщали, что родители тяжко занедужили, из Форсинара – что заговор Леннокса раскрыт и патриотам грозят репрессии. Тут, наконец, засобирался восвояси. В самом дорогом магазейне накупил для Беаты платьев, у ювелирщика приобрел бриллиантовые серьги для нее же. Обнялся с баронетом и полез в карету. У последней городской заставы вспомнил, что так и не удосужился повидать младшего брата и не вручил ему обещанное вспомоществование. Пришлось повернуть обратно. Увы, в канцелярии военно-морской академии узнал, что Перегрин еще весной отправился в первое свое кругосветное плавание. Устыдился, но делать было нечего, – помчался на север, чтобы хоть родителей успеть увидеть живыми и Беату спасти, ежели и впрямь в Форсинаре все так серьезно.