После победного прыжка я отлучился на окраину стадиона, там росли подходящие кустики. Помочился, выскочил из укрытия – и увидел Иру. Ира меня ждала. Она была в синем физкультурном костюме, туго обтягивающем могучие, как у неолитической праматери, бедра, а титечки у нее были маленькие и остренькие, и зеленые глаза блестели, и кудряшки над яблочно-глянцевым лобиком трепетали, и воспаленные губы лепетали невнятицу. Она была восхищена моими спортивными успехами.
Это теперь, стоит мне подмигнуть, и Леля, в пожарном порядке стянув трусы, садится ко мне на колени, а тогда, в отрочестве... тогда я прятался в подворотне, дожидаясь, когда Ира выйдет из школы и направится домой. Если выходила вместе с подругами, крался следом, телепатически принуждая одну за другой отвалить. Наконец, она оставалась в одиночестве, я нагонял ее и шел рядом, терпеливо выслушивая ритуальные насмешки, каковыми старалась она, конечно же, раззадорить меня. Лишь когда входили в ее парадное, я давал волю чувствам и, стр-р-растно рыча, инсценировал попытку удушения «в отместку за злословие», а она, делая вид, что сопротивляется, выгибалась, подставляя наиболее чувствительные участки туловища, и еле слышно, сквозь зубы, постанывала... Мы даже не целовались, даже не разговаривали, только пыхтели на полусогнутых, причем сознание комичности наших телодвижений так меня угнетало, что, уходя, я всякий раз зарекался встречаться с ней... И уже на следующий день ждал, когда она выйдет из школы.
В общем, я снова позвонил папаше. С полчаса мы прогуливались по Университетской набережной, и я рассказывал ему о своих трудностях. Папаша, выслушав меня, помрачнел. «Эх, Геня, – сказал он, – прямо не знаю, что тебе посоветовать. Бабы – это же... это... в общем, мне самому их потные подмышки надоели до смерти. А никуда не денешься... Мужайся, сынок».
Он обреченно махнул рукой, повернулся и вразвалочку, как пингвин, почапал к автобусной остановке – в длинной своей шинели... фуражка как всегда набекрень... и сердце у меня впервые защемило от жалости к нему...
А вот о том, что я еврей, узнал я от Сереги Алексеева, соседа по лестничной площадке. «Как дела, еврей?» – с ухмылкой спрашивал он при встрече. Серегина мать дружила с Вандой – может, поэтому ухмылялся он почти добродушно и даже защищал меня от своего кореша Эдика Смирнова.
Да, были в нашем микрорайоне три закадычных друга – Серый, Вшивый и Горбатый, –кликухи эти заслужили они в Чертовом скверике, где по вечерам шпана бренчала на гитарах и толковала за будущую блатную жисть. Серега Алексеев, тощий и по-ленинградски невзрачный, прославился среди тамошних бойцов невероятным по силе ударом: кому-то в поединке так приложил, что лопнула кожа на скуле.
Вшивый, он же Борька Шакиров, видя, что Серый мне покровительствует, здоровался со мной за руку, тогда как Эдик Смирнов, он же Горбатый, стоя рядом, трясся от бешенства. «Жид! Жид!» – шипел этот сутулый злобный карлик и однажды успел-таки навешать мне молниеносных, прежде чем Серый оттащил его за шиворот.
На углу улицы Фурманова и Косого переулка подкарауливали они одиноких пешеходов младшего школьного возраста. Останавливали и просили одолжить гривенник. Если отвечал, что у него нет, требовали: «А ну подпрыгни!» Побледнев, подпрыгивал - в кармане, понятное дело, звякала мелочь. Раздавались негодующие возгласы: «Утаил! Тебя же по-хорошему просили!» Получал три оглушительных оплеухи, выворачивал карманы, лишался выданных родителями денег на кино или мороженое.
Нападали и на ребят постарше – втроем на одного отчего не рискнуть? Я видел, как они прицепились к парню лет восемнадцати, на голову выше каждого из них, спортивного сложения и явно не робкого десятка, тем не менее его очень быстро завалили (решающий хук слева провел Серый), и началась обработка лежачего ногами в лицо, по почкам и т.д.
Горбатый погиб в шестнадцать с небольшим, став жертвой нашего своеобычного климата. Дело в том, что вследствие повышенной влажности воздуха лепнина на фасадах отсыревает и отваливается порой весьма увесистыми кусками.
Горбатый в тот роковой для него день стоял как обычно на своем грабительском посту, и вот гипсовый ангел сорвался с фронтона и обрушился точненько на голову ублюдку. И ублюдка не стало.
Еще через месяц его друганы при ограблении нанесли кому-то тяжкие телесные, были задержаны и взяты под стражу. Третий год они оба в колонии.