Пираты в большинстве оказались нашими соотечественниками, посему смысл ихних требований понимали мы без переводчика: «Врача! Отдайте врача – и мы вас не тронем! Еще и жрачкой поделимся!» Иные из команды уже косо поглядывали на лекаря нашего и ворчали, что проку от него за время плавания не было никакого. «Отдать им дармоеда – и дело с концом!» Врач обратил на меня умоляющий взор, и я, чтобы ободрить его, заявил во всеуслышание, что не соблазнюсь посулами морских разбойнико. Оные меж тем неуклонно приближались. Сидя верхом на реях, осыпали нас градом пуль и вскоре ранили нашего лучшего канонира. Срочно требовалось подать команде пример мужества. Я подбежал к пушке. Пособить мне вызвались верные марсовые. Соединенными усилиями подкатили мы орудие к порту, я прочистил банником канал ствола, вложил заряд пороха, забил оный пыжом и деревянною пробкою... Увы, пираты были уже слишком близко, метали в нас глиняные ручные бомбы, которые приходилось нам ловить на лету и выбрасывать в океан, что весьма отвлекало от непосредственного ведения боя. «Доктора давай! Даешь доктора! – продолжали выкрикивать пираты. – Мы своего нечаянно убили! И аптеку! Даешь аптеку!» Полуголые, татуированные, с серьгами в ушах и клеймами на лбу, уже перепрыгивали со своего корабля на палубу «Северна». У каждого за плечом болтался мушкет с обрезанным стволом, а за поясом торчал двух-, четырех-, а то и шестиствольный пистолет. Вострыми, особым образом заточенными косами ловко отсекали наконечники наших копий, выставленных им навстречу. Предводительствовал пиратами молодой человек с красным платком вокруг головы. Улуча способный момент, я подскочил к оному, вывертел у него из руки абордажную саблю и ударил в щоку. Он во все глаза на меня уставился, я тоже к нему пригляделся, и чрез мгновение заключили мы друг друга в объятия. Это был не кто иной как наш беглый младший помощник. Тотчас мы с ним приостановили военные действия. По мановению его руки на борт «Северна» были доставлены бочки с испанским вином, корзины с кокосовыми орехами, бананами, сушеными финиками, и началось пиршество, в коем приняли участие все, кто был в состоянии, за исключением разве что врача, который не отходил от изувеченных в морской баталии, орудовал шнипером, щипцами и, кажется, старался произвести наибольшее количество ампутаций именно в стане пиратов, дабы пропало у них всякое желание заполучить его на постоянную службу. Бедняга не ведал, что совершать сии предосудительные действия, преступая тем самым клятву Гиппократа, не было необходимости, ибо еще в начале пиршества я предупредил младшего помощника, что ни на каких условиях врача ему не отдам, пусть не надеется. Младший нехотя признал неправомерность своих притязаний и сделался мрачен. Впрочем, развеселился, когда начали мы воспоминать курсантское наше житье-бытье (он закончил Академию двумя годами раньше меня). Мне однако не терпелось узнать, как складывалась его судьба после бегства из Англии, и он удовлетворил мое любопытство.
Добравшись до Ямайки, старший и младший помощники хотели завербоваться в морские разбойники, но старшему не повезло - его убили в таверне вечером того же дня, когда они сошли на берег. Младшего взял штурманом пиратский капитан Медная Борода, оценив академические его познания в навигации. Под началом этого на всю Атлантику известного душегуба младший совершил немало нападений на торговые суда испанские, голландские, французские и, что греха таить, английские. Месяц назад Медная Борода умер от малярии, и с тех пор на корабле царит политический хаос. Команда разделилась на партии, каждая из которых прочит в капитаны своего лидера. «Ежели бы ты отдал мне врача, – воздыхал младший, – моя кандидатура не имела бы себе равных в глазах избирателей. Слушай, может, все-таки договоримся? Я бы даже и золотишка тебе отсыпал...» Я отвечал непреклонно, что сия сделка не согласуется с моими представлениями о моральном кодексе джентльмена, и увещевал его изменить образ жизни и с повинной предстать пред Королевским судом. «Дурак ты, Перегрин, - сызнова вздохнул младший, - дурак, и не лечишься, хотя имеешь на борту отменного эскулапа. Да ты что, с Луны свалился? Встречал ли ты человека, искренне считающего себя виновным на все сто в чем бы то ни было? Думаю, вряд ли. Вот и Медная Борода рассказывал, что однажды во время штиля, когда делать ему было нечего, принялся вспоминать свои злодеяния и пришел, бедненький и нещастненький, к выводу, что совершал их, уступая обстоятельствам, каковые были всегда сильнее его. Что уж говорить обо мне или товарище моем! Ведь это же по воле фатума встретились именно мы на пути у шпионок испанских! И опять же случайно, то бишь о т п р и р о д ы, устройство психики у меня и у Фрэнка оказалось таковым, что не нашли мы в себе силы противиться соблазнительницам. О да, идти избранным курсом сквозь ураганы судьбы не всем удается... ежели удается вообще кому бы то ни было.»