Приключения барона Мюнгхаузена

Окончив рассказ о своей поездке в Египет, я собирался уже отправиться на боковую как раз в тот момент, когда притупившееся внимание каждого слушателя было возбуждено с новою силою упоминанием о султанском гареме.

Но так как я, с одной стороны, не соглашался удовлетворить любопытство окружающих относительно этого вопроса, с другой – все же не хотел обидеть отказом осаждавшую меня просьбами веселую компанию, то и решил потешить ее еще несколькими любопытными эпизодами, относившимися ко времени моей службы у восточного деспота.

– После моей поездки в Египет, – продолжил я свое повествование, – я сделался решительно необходимым лицом для турецкого султана. Его величество не мог без меня жить, и каждый день, каждый вечер неизменно получал я приглашение к его столу.

Могу засвидетельствовать, милостивые государи, что ни у одного монарха на свете нет такого изысканного стола, как у турецкого султана. Однако это относится лишь к одним кушаньям, а не к напиткам, потому что, как вам известно, закон Магомета запрещает его последователям употребление вина. По этой причине на публичных обедах у турок нечего и думать о выпивке.

Но что не делается открыто, то нередко делается втихомолку, и, несмотря на запрет Корана, иной турок почище любого немецкого прелата знает толк в вине. Так было и с его султанским величеством.

За высочайшим столом, за которым обыкновенно присутствовал генерал-суперинтендант, по-турецки муфтий, читавший перед началом трапезы и по ее окончании соответствующие молитвы, о вине, разумеется, не было и помину. Но после обеда в кабинете султана постоянно ожидала бутылка вина.

Однажды он ласково подмигнул мне исподтишка, приглашая меня следовать туда за ним. Когда же мы заперлись вдвоем в этой комнате, султан вынул из потайного шкафчика бутылку и сказал:

– Мюнхгаузен, мне известно, что вы, христиане, большие знатоки вин. У меня долго хранилась вот эта заветная бутылочка токайского, превосходнее которого вы, конечно, никогда не пивали в жизни.

Тут султан налил в рюмки себе и мне, мы чокнулись и стали смаковать вино.

– Ну, что вы скажете, а? Каков букет? – спросил он.

– Вино недурно, ваше величество, – отвечал я. – Однако, с вашего позволения, в Вене, у императора Карла VI, блаженной памяти, нас угощали лучшей маркой. Ах, черт побери, вот попробовать бы вам такой прелести, ваше величество!

– Друг Мюнхгаузен, не в обиду будь вам сказано, лучшего токайского не найти в целом свете; ведь я достал много времени назад единственную бутылку от одного венгерского магната, который ни за что не хотел уступить мне больше, до такой степени редок этот сорт.

– Ваше величество, да мало ли что можно рассказывать! Поверьте мне, токайское токайскому рознь, как одна великая держава отличается от другой. А господа венгерцы тоже себе на уме: своей выгоды не упустят. Угодно вам держать со мною пари? Ровно через час я берусь доставить сюда непосредственно из императорского погреба в Вене бутылку токайского, которое будет не чета вашему.

– Мюнхгаузен, вы, право, несете полную чепуху!

– Отнюдь. Спустя час вы получите прямехонько из погреба австрийского императора бутылку токайского несравненно высшей марки, чем эта кислятина.

– Мюнхгаузен, Мюнхгаузен, вам, кажется, вздумалось посмеяться надо мною, но я этого не потерплю! Хотя до сих пор во всех ситуациях вы показали себя человеком крайне правдивым, но, знаете, в этом случае… я склонен думать, что вы все же прихвастнули.

– Ах, ваше величество, но ведь я предлагаю вам подвергнуть меня испытанию! Если я не сдержу своего слова – а я заклятый враг всяких надувательств, – то прикажите отрубить мне голову. Ведь моя голова не кочерыжка. Что же вы сами поставите против нее?

– По рукам! Ловлю вас на слове. Если, когда часы пробьют четыре, бутылка токайского не будет здесь, то вы поплатитесь своей головой, я велю казнить вас без всякого милосердия и отсрочки, потому что дурачить себя я не позволяю даже самым лучшим друзьям. Но если выйдет по-вашему и вы исполните то, что обещали, тогда ступайте в мою сокровищницу и берите себе столько золота, серебра, жемчугов и драгоценных каменьев, сколько может унести самый сильный человек.

– Вот это дело! – отвечал я и попросил, чтобы мне тут же принесли перо и чернильницу.

Я немедленно написал эрцгерцогине австрийской, королеве венгерской Марии-Терезии следующую записку: «Ваше Величество, вам, как единственной наследнице, несомненно, достался вместе с прочим и винный погреб вашего блаженной памяти покойного батюшки. Что, если б я осмелился попросить вас прислать мне с подателем сего бутылку токайского, которое я часто пивал у Его Величества? Только самого лучшего! Дело касается пари. За это я готов служить вам впредь, чем смогу, теперь же покорнейше прошу у Вашего Императорского Величества…» и т. д.

Это послание я поспешил вручить – так как было уже пять минут четвертого – незапечатанным своему Скороходу, которому приказал отстегнуть тяжелые гири от своих ног и безотлагательно отправляться в Вену.