Приключения Барона Мюнхгаузена

Все, о чем мне рассказал мудрец, было чистой правдой. Это был самый настоящий рай. Жители этого счастливого земного шара были не выше 72 футов, то есть в 12 раз больше нас, — впрочем, они были устроены, как и мы. Если бы я однажды не ушел с дороги такой огромной машины, то она бы меня раздавила, как червя. — Нельзя описать, как странно они здесь ели и пили. Когда мне хотелось что-нибудь взять с такого стола, то мне нужно было взбираться наверх по петлицам платья моего Иоганна (получившего здесь белое платье из тафты), чтобы что-нибудь достать или поставить. Их столы, их сиденья — все было соответствующей им величины. Я мог бы сидеть на краю бокала, подобно мухе. Все вокруг изумляло меня. Такое согласие, такая приятность, такие нежные запахи, такая изысканная еда и питье превосходят всякие описания[201]. Я не могу упрекнуть Павла за то, что он восхитился третьим небом

[202]. Один человек, к которому мой слуга сразу же поступил, любил меня за то, что я чесал ему ногу. Тогда он опускал руку, сажал меня на большой палец своей левой руки и позволял мне скакать на нем верхом. Глаза у него были такими светлыми и пламенными, что я не мог долго выдерживать его взгляда, хотя и пользовался его глазами при чистке бороды, потому что здесь нельзя было найти зеркал, и при этом они сослужили мне прекрасную службу.

Люди много со мной разговаривали, но я их не понимал. Однако я видел, что живу среди добрых людей, которые находят удовольствие во всех творениях. У них не было обыкновения, как в Европе или в Германии, уничтожать все, что отличается от них, вредно это или полезно. Если бы я был в таком же положении в Европе и если бы я, как муха или комар, пил из стакана 72-футового существа или если бы вовсе по ошибке туда свалился, как это иногда случалось, — со мной разделались бы самым ужасным образом, растоптали бы насмерть, сожгли бы на огне, повыдергивали бы мне один член за другим и нашли бы удовольствие в этой суете или учинили бы со мной еще какую-нибудь штуку.

Я не смог здесь все осмотреть так, как мне хотелось, но заметил, что нигде не видел меньше потребностей, чем здесь, и не встречал таких умеренных людей, нигде — более красивых женщин и девушек. Храм природы был для них домом божьим. — Все они были жрецами, все королями, потому что они не нуждались в высшей власти, потому что все здесь были совершенны душой и телом. Они были самыми счастливыми, каких только можно себе представить. Они проживали свои зоны[203] в блаженнейшем довольстве и невинности.

Юпитер, как я узнал у моего Иоганна, был самой совершенной планетой. Полосы вокруг него, видные отсюда, были водой и морями; жители самым лучшим образом использовали их то для купания, то для увеселительных прогулок на кораблях. Светлые полосы — это превосходные равнины, частично поросшие лесами, украшением которых были изысканнейшие благовонные деревья, гроты и аллеи для прогулок. — В качестве образца для своего сада я взял по одному Bosquet'у и гроту, потому что они мне чрезвычайно понравились. — Здесь люди любовались природой и становились еще возвышеннее. Все думали одинаково, все были правдивы и все — добры. Здесь не было ни споров, ни упрямцев и упрямства, ни клеветников, ни мятежников, ни юристов, адвокатов, докторов-ловкачей и обрезателей кошельков. Все были довольны тем, что имели, и искали свое высшее счастье в том, чтобы стать еще более совершенными для мира, в котором жили.

Здесь я встретил некоторых старых знакомых. Среди них — великого Эйлера из Петербурга[204]

. У него была прекрасная обсерватория. Он по-дружески приветствовал меня и показал мне нашу Землю, которая была так мала, что я не мог отличить ее от других малых звезд, так мала, как и любая маленькая звезда, которую видишь с Земли. Его глаза настолько отличались от моих пока еще земных глаз, что он мог видеть идущих по Земле людей. Это был совершенный, полный сил человек. Он предсказал мне много великих событий в земном мире[205], коими я не хотел бы пугать своих друзей. Однако я не могу не затронуть одного из предсказаний, потому что, как мне кажется, оно вскоре сбудется: то, что воздух обложат налогом и подчинят себе. — Он мог свободно парить в пространстве. Он бы и меня охотно научил, но это было невозможно при моем весе. Когда я ему сказал, что хотел бы вернуться на Землю, он дал мне парашют собственного изобретения, с которым я мог не спеша путешествовать от планеты к планете. Мне нужно было только использовать поднимающееся и падающее давление.