Приключения бодхисаттвы

– Я сожалею, – сказал он срывающимся голосом, – все эти годы я горько жалел, что так вышло. Это то, что не давало мне жить нормальной жизнью, лишало меня душевного спокойствия и обычного человеческого счастья. И я не стал бы сопротивляться, если бы вы решили меня убить.

– Я знаю, – отвечала Мэри. – Но я не смогла убить отца.

Загорский застыл, как громом пораженный. Несколько секунд он молчал, потом выговорил хриплым голосом.

– Вы хотите сказать… Что вы… Что я…

Он умолк. По-прежнему не открывая глаз, она слабо улыбнулась. Да, он все верно понял. Она его дочь.

– Кровь, – печально сказал Ганцзалин, – родная кровь. Вот почему вас так тянуло к ней. Отец и дочь. Эта тяга сильнее любви, сильнее самой жизни.

– А как же… – пролепетал Загорский, – как же фамилия? Ведь вы… ведь ты – Мэри Китс.

Ганцзалин с неудовольствием поглядел на хозяина: как же все-таки бывают глупы эти так называемые гениальные люди!

Мэри с трудом открыла глаза, но смотрела не на Загорского, а куда-то на полог юрты.

– Как она могла дать мне твою фамилию, когда ты сначала провалил ее задание, а потом бросил ее умирать? Нет, это было невозможно… Она вышла замуж за очень хорошего человеке, тот удочерил меня. О том, что он мне не отец, я узнала в шестнадцать лет, уже после того, как он погиб в автомобильной аварии. Я решила пойти стопами матери – только для того, чтобы в один прекрасный миг пересечься со своим настоящим отцом, переиграть его и потом убить. Но ты… При всем своем уме ты такой наивный и такой добрый. Убить тебя было бы все равно, что убить ребенка. И я не смогла.

С минуту они молчали. Потом Нестор Васильевич заговорил, и в голосе его звучали одновременно растерянные и торжествующие нотки.

– Значит, у меня есть дочь… У меня есть – взрослая дочь.

Она перевела на него взгляд, исполненный нежности и тоски, и сказала:

– У тебя была дочь…

Он глядел на нее растерянно: что, что она говорит? Нет, нет-нет, это невозможно. Но она права, она тяжело ранена, ей надо молчать, ей нельзя говорить.

– Уже можно, – сказала она угасающим голосом. Из уголка рта вытекла тонкая струйка крови. – Как мне нравится русский язык… Как мне нравится в нем слово «ты»… И я наконец при последнем миге могу сказать «ты» отцу.

– Мэри, – проговорил он хрипло, беря ее за плечи. – Не смей! Не умирай! Я спасу тебя! Я вылечу… Я бодхисаттва, для меня нет невозможного. Я спасу тебя, ты будешь жить…

Она закрыла глаза, стала хватать воздух ртом. В груди у нее что-то клокотало. Ганцзалин с содроганием услышал, как горестно вскрикнул Загорский, увидел, как обнял он дочь, прижал ее к себе: – Не уходи, прошу! Не уходи!

Но в трагических обстоятельствах хотя бы один человек не должен терять головы. И таким человеком оказался Ганцзалин.

– Кто в тебя стрелял? – спросил он грозно. – Имя человека, который убил тебя?!

Мэри открыла рот, но сказать ничего не смогла. Она задыхалась, кашель сотрясал все ее маленькое, ослабевшее тело. Загорский сжимал дочь в объятиях, чудовищным напряжением сил отгоняя витающую над ней смерть.

– Как хорошо… – вдруг сказала она, открывая глаза. – Как же хорошо…

– Имя! – прогремел Ганцзалин. – Его имя!

Девушка собралась с силами и вместе с кровью выплюнула все-таки имя убийцы.

– Áртур, – прохрипела она. – Это Áртур Дэ́вис…

Имя это произвело эффект разорвавшейся бомбы. На миг Загорский оцепенел, глядя на Мэри с каким-то мистическим ужасом.

– Не может быть, – прошептал он. – Этого просто не может быть.

Но с еще большим ужасом глядел на Мэри Ганцзалин.

– Артур, – сказал он, – Артур. Эта змея давно должна была быть в аду! Как вышло, что вы оказались рядом с ним?

Но Мэри уже ничего не ответила. Безжизненная и холодная, она лежала на руках Загорского и статский советник, сделанный из железа, захлебывался над ней в рыданиях, как ребенок.

Глава пятнадцатая. Вор, шпион и убийца

Поезд Ханько́у-Гуанчжо́у свистнул, выпустил столб пара и окончательно остановился. На перрон, не торопясь, сошли два джентльмена. Один, повыше, манерами и одеждой напоминал англичанина. Впрочем, человек, повидавший на своем веку англичан, вероятно, усомнился бы в его британском происхождении – уж больно буйной выглядела седая шевелюра, а каре-зеленые глаза под черными бровями слишком много излучали страсти для среднестатистического жителя туманного Альбиона.

Второй джентльмен, пониже ростом и с глазами не просто раскосыми, а именно косыми, сильно смахивал на китайца, хотя одет был тоже на европейский манер. Строго говоря, он и был китайцем, но сами китайцы имели некоторые основания, чтобы в этом сомневаться. Нет, не исключено, что косой джентльмен был гражданином Поднебесной, но явно не принадлежал к главной китайской народности хань. Иностранец, повидавший разные китайские племена, возможно, разглядел бы в нем представителя народности хуэ́й. Однако, судя по всему, представитель этот хуэйский давно не жил на своей родине и совершенно, как сказали бы те же китайцы, оевропеился.