Читаем Приключения четырех дервишей полностью

— Дервиши! — продолжал Озодбахт,— случайно один из моих старших охотников, возвращаясь с охоты, проходил мимо их стоянки. Он увидел в шатре за беседой ходжу и «юношу» и других путешественников. Удивленный, он остановился, раздумывая, кто бы это мог быть? Падишах никого из эмиров никуда не отправлял, да и посланников никаких не ждали. Поэтому он послал своего скорохода разузнать, в чем дело. Когда скороход подошел к шатру торговца, последний подозвал его и расспросил об его хозяине. Ходжа, узнав, что его хозяин здесь неподалеку, отослал скорохода с приглашением: если не трудно, озарить своим присутствием эту стоянку. Старший охотник, горя желанием узнать все поподробнее о них, принимает приглашение. После приветствий и расспросов о состоянии здоровья садится в кресло. При виде вещей и принадлежностей, всей этой пышности он приходит в изумление. А увидев солнцеподобного «ходжазода», в сторонке собаку и вышеназванные клетки, он был потрясен. Ходжа хорошо угостил его. Охотник же, разузнав все о ходже,— его имя, звание — возвратился в город. На следующий день он явился в наш дворец. Старший охотник о виденном рассказал военачальникам. Рассказ его привел их в изумление. Явившись во дворец, они обо всем известили нас и так описали поведение и злодейства владельца драгоценностей, что во мне вспыхнуло пламя гнева, и я решил во что бы то ни стало достойно наказать того человека, чтобы это стало предостережением для других жестокосердых. Поэтому я велел нескольким самым свирепым воинам убить ходжу, а состояние и жилище его разграбить.

Дервиши! Случайно тот европейский посланник оказался тут же. Услышав мое приказание, он засмеялся. Смех его еще больше рассердил меня, и я сказал:


Когда нам смех не служит для утех,

То лучше плач, чем неуместный смех.


Эй ты, невежа! Чего ты смеешься? Посланник сказал:

— О владыка! Причин для смеха несколько. Во-первых, стала явной правдивость слов старого везиря, и этот невинный человек будет освобожден из тюрьмы. Хорошо, что по моему заступничеству тогда вы не обагрили руки кровью невинного.

Во-вторых, о властитель, вместо того, чтобы позвать к себе того купца и все узнать от него самого, вы со слов человека, который говорит, что ему в голову взбредет, того торговца приговорили к смерти...

Дервиши! Слушал я посланника и вспомнил своего везиря. Тут же велел привести ко мне ходжу с «юношей», двумя узниками и собакой. Согласно моему приказу, слуги мигом доставили их ко мне. Когда ходжа с «юношей» вошли, все присутствующие были ошеломлены одеждой, воспитанностью и красотой мальчика. Единственный по красоте «юноша» держал в руке золотое яблоко, усыпанное бесценными драгоценностями и бесподобными каменьями. Он положил его у ножки моего трона и, поклонившись, отошел в сторонку. Ходжа же, поклонившись, прочитал приветственную молитву. Обходительность и красноречие его изумили всех.

Я обратился к нему со словами:

— Эй, дьявол в образе человека, что за сети ты раскинул и что за западню ты устроил на пути людей?.. Есть у тебя вера и религия?

Он ответил:

— О владыка, пусть жизнь и могущество твои будут незыблемы. Есть у меня вера и есть религия. То, что предстало перед вашим взором и является поводом моего оговора, но оно имеет причину, о которой я не могу вам сказать.


О боли подобной нельзя говорить,

Но больше ее невозможно таить.


Владыка! Чтобы скрыть случившееся, я примирился с позорным прозвищем «почитатель собак» и стал известен повсюду как ходжа-поклонник собак...

Его слова вызвали во мне новую волну гнева и я сказал:

— Эй, невежественный демон пустыни! Я не из тех, чтобы поверить твоей лжи. Сейчас же или убедительно объясни причину всего этого, так чтобы каждый разумный понял происходящее, или понесешь заслуженное наказание, которое послужит примером для других!

Он сказал:

— О владыка! Что если вы смилостивитесь надо мной, не прольете мою кровь, а заберете мое состояние, которому нет счета, меня же и этого юношу отпустите...

Но гнев мой не проходил. Он, видя безвыходность своего положения, начал плакать и, взглянув на «юношу», сказал:

— Сынок, я не боюсь смерти, но кому я тебя оставлю?! Я сказал:

— Нечего тут пустословить и искать повода, чтобы избежать наказания! Давай поторапливайся!

После этих слов он подсел поближе, прочел молитву и сказал:

— О шах времени! Если б это не касалось жизни, а следовательно и разлуки с любимым, эти слова никто никогда не услышал бы. А раз дело дошло до этого, то велите привести тех двух людей, сидящих в клетке и кажущихся такими забитыми, и послушайте то, что я расскажу. Если я где-то ошибусь, они поправят меня.

Предложение ходжи мне понравилось, и я велел выпустить из клеток тех двоих. Их освободили, и они уселись по левую и правую руку ходжи.

Затем ходжа сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги