Читаем Приключения четырех дервишей полностью

Он пошел и привел строителей и чернорабочих, и они соорудили забор. Затем я велела разбить сад, заселить его и назвать это место городом Малики. Когда поднялись здания, выросли сады и расцвели цветники, распространилась весть, что в эти места приехала царевна из заморской страны, воздвигла здания и взяла их под свою власть. Услышав эту весть, падишах послал послание малике о том, что он желает увидеться с ней. Я ответила: «Добро пожаловать. Мой дом — ваш дом». Вечером приготовила все необходимое для угощения. Когда настал день, явился падишах. Я отослала ему свернутый дастархан с драгоценностями в качестве дара. Затем вошла сама, поздоровалась и встала в почтительной позе.

Падишах спросил:

— Из какого города приехала малика? Я ответила:

— О отец, я и есть малика.

Отец встал с места, поцеловал меня в лоб и повел к моей матери. Отец умер, и я села вместо него на престол и царствую. Вот таковы обстоятельства. А теперь уходи и не отвлекай мои мысли от дел!

Отправившись в путь, я нигде не останавливался. В течение года избивал я свои ноги о камни раскаяния, тяжко страдая, пока не добрался до того вилоята.

О владыка! Если рассказать все, что я увидел и испытал в пути — это будет длинная история. Однажды, когда я добрался до того города, я увидел людей в таком состоянии, о котором слышал от человека из Басры. Как только народился новый месяц, в первый же день, по вышесказанному обычаю, все — мужчины и женщины — отправились в степь. Я был с ними и наблюдал все это. Наконец появился юноша верхом на воле.

Увидев, в каком он состоянии, услышав его слова, его возбужденность и нетерпимость, я потерял сознание. Когда пришел в себя, тот юноша уже удалился, а народ возвращался в город. Я был вынужден вернуться и считал дни и ночи до срока и каждое мгновение мне казалось годом... В конце концов в муках и нетерпении дождался-таки конца месяца. В первый день нового месяца я пошел в степь и опять увидел того юношу в том же состоянии и заплакал, жалея этого страдальца. После того как юноша наплакался, взобрался на вола и уехал от людей. Я побежал за ним. Меня тут же схватили и удержали. «Ты, обреченный на смерть,— сказали мне,— зачем тебе бежать за такой бедой? Тебе что, жить надоело?» Мне очень хотелось вырваться и последовать за ним, посмотреть, куда он пойдет; возможно, я сумел бы как-нибудь узнать, кто он и чем занимается. Но ничего не получилось. Я опять вернулся в город, очень огорчался, не мог ни спать, ни есть. До наступления нового месяца я так обессилил, что стал тонок, словно серп луны. Настал новый месяц, и я подумал, что завтра повторится то же самое. Нужно все хорошенько обдумать, чтобы никто не узнал о моих намерениях и не воспрепятствовал мне. В конце концов я пришел к решению: ночью, выбравшись из города, я уселся в камышах, через которые пролегал путь того юноши... Я сидел и ждал. Юноша промчался к своему постоянному месту и, исполнив все, как делал раньше, повернул обратно. Я тоже встал с места и двинулся за ним. Юноша все погонял вола. Когда я сделал за ним несколько шагов, он понял, что кто-то идет за ним следом. Поэтому он натянул узду. Когда увидел меня, он закричал и пришел в такую ярость, что на губах у него выступила пена, и, выхватив меч, погнал вола в мою сторону. Я сказал сам себе: «Будь готов к смерти, ибо бежать некуда!» А еще я подумал, что все дела сумасшедшего бывают шиворот-навыворот. Нехорошо и неправильно будет, если я убегу от его меча... Он еще больше разозлится. Я решил не убегать и, вынув из кармана орех — все достояние дервиша— положил его на ладонь и протянул ему, и, втянув шею, склонился под меч львоподобного юноши. Он приближался, суровый и непреклонный. Подъехав ко мне, он увидел, в каком я состоянии, удержал руку и сказал:

— Ой, да ты — дервиш! — и, вложив меч в ножны, добавил: — Проклятие этому заблудшему шайтану.

Он отвязал от пояса кинжал, бросил в меня и сказал:

— Эй ты, обреченный на смерть! Вернись обратно, ведь ты чуть не погиб понапрасну.

Повелитель! Меня словно заколдовали. У меня не было сил ни говорить, ни двигаться. А юноша отправился своей дорогой. Он проехал довольно большое расстояние и вот-вот скроется с глаз. Я вдруг опомнился и сказал себе: «Повернешь обратно? Это же верх трусости и глупости. Нет другого выхода, кроме как лишь идти к достижению своей цели. Или погибнешь, или добьешься своего». С этой мыслью я последовал за юношей.


Пусть не пускают тебя за завесу тайны,

Не теряй надежды и еще раз ударь в дверь надежды кольцом.


Юноша понял, что я следую за ним, опять повернул вола в мою сторону, замахнулся мечом, чтобы убить меня, и я увидел саму смерть на острие его меча и сказал:

— О храбрец! Не жалей для меня удара мечом. Избавь меня от горя и страданий, от странствий по пустыням, не скупись!

Выслушав, он сердито взглянул на меня, покачал головой и сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Манъёсю
Манъёсю

Манъёсю (яп. Манъё: сю:) — старейшая и наиболее почитаемая антология японской поэзии, составленная в период Нара. Другое название — «Собрание мириад листьев». Составителем антологии или, по крайней мере, автором последней серии песен считается Отомо-но Якамоти, стихи которого датируются 759 годом. «Манъёсю» также содержит стихи анонимных поэтов более ранних эпох, но большая часть сборника представляет период от 600 до 759 годов.Сборник поделён на 20 частей или книг, по примеру китайских поэтических сборников того времени. Однако в отличие от более поздних коллекций стихов, «Манъёсю» не разбита на темы, а стихи сборника не размещены в хронологическом порядке. Сборник содержит 265 тёка[1] («длинных песен-стихов») 4207 танка[2] («коротких песен-стихов»), одну танрэнга («короткую связующую песню-стих»), одну буссокусэкика (стихи на отпечатке ноги Будды в храме Якуси-дзи в Нара), 4 канси («китайские стихи») и 22 китайских прозаических пассажа. Также, в отличие от более поздних сборников, «Манъёсю» не содержит предисловия.«Манъёсю» является первым сборником в японском стиле. Это не означает, что песни и стихи сборника сильно отличаются от китайских аналогов, которые в то время были стандартами для поэтов и литераторов. Множество песен «Манъёсю» написаны на темы конфуцианства, даосизма, а позже даже буддизма. Тем не менее, основная тематика сборника связана со страной Ямато и синтоистскими ценностями, такими как искренность (макото) и храбрость (масураобури). Написан сборник не на классическом китайском вэньяне, а на так называемой манъёгане, ранней японской письменности, в которой японские слова записывались схожими по звучанию китайскими иероглифами.Стихи «Манъёсю» обычно подразделяют на четыре периода. Сочинения первого периода датируются отрезком исторического времени от правления императора Юряку (456–479) до переворота Тайка (645). Второй период представлен творчеством Какиномото-но Хитомаро, известного поэта VII столетия. Третий период датируется 700–730 годами и включает в себя стихи таких поэтов как Ямабэ-но Акахито, Отомо-но Табито и Яманоуэ-но Окура. Последний период — это стихи поэта Отомо-но Якамоти 730–760 годов, который не только сочинил последнюю серию стихов, но также отредактировал часть древних стихов сборника.Кроме литературных заслуг сборника, «Манъёсю» повлияла своим стилем и языком написания на формирование современных систем записи, состоящих из упрощенных форм (хирагана) и фрагментов (катакана) манъёганы.

Антология , Поэтическая антология

Древневосточная литература / Древние книги