Приключения десяти принцев

Между тем солнце, как бы испугавшись соприкосновения с греховной темнотой, вырвавшейся из сердца святого, клонилось к закату, а пылающая страсть, от которой освободился отшельник, сверкнула на небосклоне в виде красной зари. Лотосовые поля закрыли свои лепестки, как будто бы они также прониклись отвращением к жизни под влиянием того, что они услышали. Святой предложил мне провести у него ночь. Я согласился. Вместе мы помолились вечерней заре, провели вечер в подобающих серьезных разговорах, когда же он лег спать, я последовал за ним, и мы провели там ночь. Когда же загорелся пожар на горе востока и показалось солнце, превосходившее своим сиянием блеск золотых ветвей райского дерева, я распрощался с отшельником и пошел в город. По пути я увидал в стороне, недалеко от дороги, небольшую обитель монахов джайнской секты[50] и за оградой, в уединенном месте, в рощице ашоковых деревьев

[51] увидел одного монаха, сидящего, но вовсе не погруженного в сосредоточенное размышление, а изнемогающего от сильного горя, очень некрасивого, со страдальческим, бледным лицом. Ему на грудь падали капли слез с лица, покрытого массой размокшей грязи. Я подошел, присел недалеко от него и сказал: «Монах — и плачет! Если это не секрет, я бы желал узнать о причине твоих страданий».

Он отвечал: «Сын мой! Слушай! Я происхожу из этого самого города Чампы. Я старший сын купца Нидипалита, меня зовут Васупалита. Но вследствие моей некрасивой внешности мне дано было прозвище Вирупак, то есть «Безобразный». Был же тут и другой молодой человек по имени Сундарак, то есть «Красавец», и он действительно красив, талантлив и ловок во всех искусствах, но не особенно богат. Между нами развилось соперничество, которое раздувалось еще городскими интриганами, старавшимися извлекать пользу из чужой вражды. Он гордился своей красотой, я — богатством. Раз как-то на праздничном собрании интриганы подстроили дело так, что мы обменялись колкостями, в которых звучало взаимное друг к другу презрение. Тогда они же сами бросились нас примирять, говоря: «Не красота и не богатство дает значение мужчине, но настоящий мужчина тот, чья молодость привлечет к себе сердце первейшей из гетер. Поэтому тот из вас, которого полюбит Камаманьджари, звезда среди гетер нашего города, тот пусть получит пальму первенства!» Так они решили, мы с этим согласились и послали к ней гонцов. Конечно, я, несчастный, оказался способным свести ее с ума от любви! Когда мы оба сидели рядом, она подошла ко мне и, бросая на меня один за другим страстные взоры, которые засияли, как ряд голубых лотосов, заставила моего соперника склонить от стыда голову.

Я возомнил себя счастливым и отдал в полное ее распоряжение мои деньги и мой дом, моих слуг, мое тело и мою жизнь. Она же обобрала меня так, что, кроме необходимого куска одежды, у меня ничего не осталось. Когда все, что я имел, было у меня взято, она меня бросила. Я стал мишенью для всеобщих насмешек. И вот, не будучи в состоянии дольше сносить упреки городских старейшин, я удалился из города сюда, в эту обитель джайнов. Здесь один святой отшельник наставил меня на путь спасения, он увеличил еще более во мне чувство отвращения к мирской жизни, часто повторяя: «Кто побывал в доме гетеры, тому легко остаться при одной последней тряпке» (эти же слова имели и другое значение: «Кто решил бросить свой дом, тот легко может бросить и последний кусок одежды»). Под его влиянием я перестал носить и последнюю тряпку, служившую мне одеждой, (и сделался нищенствующим и нагим монахом). Но затем, под влиянием покрывающей всего меня грязи, страшной боли от выдергивания из головы волос, сильнейших мучений от голода, жажды и других ограничений, и, раздраженный строгими правилами насчет того, когда и как стоять, сидеть, лежать, похожий на свежепойманного слона, укрощаемого крепчайшими веревками и мучениями, я стал призадумываться. «Ведь по происхождению я благородный ариец[52], — думал я, — этот мой уклон в сторону еретического учения противоречит всем моим семейным традициям. Мои предки жили исключительно по тем правилам, которые предписаны священным писанием и священным преданием, а я (не ношу никакой одежды), имею позорный внешний вид, переношу всяческие страдания, беспрестанно должен слушать, что ни Вишну

[53], ни Шива, ни Брама, ни прочие божества вовсе не существуют, и все это для того, чтобы после смерти или попасть в ад, или вообще ничего не достигнуть. Эта религия — сущий обман. Меня до сих пор заставляли идти по пути безверия, как будто бы это была особая какая-то вера. Я смотрю на свой переход в чужую веру как на ошибку и, уединившись в этой рощице ашоковых деревьев, проливаю обильные слезы».

Знакомство с Данамитром

Выслушав этот рассказ, я исполнился состраданием к рассказчику и сказал ему: «Друг! Потерпи еще некоторое время, поживи пока здесь, в этом самом (городе). Я же постараюсь повернуть дело так, что гетера сама возвратит тебе твои деньги. На это есть особые средства!»