Великодушный Данамитр принял ее и обратился ко мне с речью, в которой слышались и стыд, и восторг, и смятение: «О благородный! — сказал он. — Никто другой, как ты, даровал мне в эту ночь мою возлюбленную, но зато ты же отнял у меня дар слова. В самом деле, я не знаю, какими словами назвать то, что ты для меня сделал. Если я скажу, что ты сделал почти удивительное, то это будет неверно, так как не может тебе показаться удивительным то, что для тебя является совершенно естественным! Если я скажу, что этого никто еще никогда не делал, то этими словами ничего не будет сказано, так как ведь всякое дело имеет свое значение в себе самом, (а не в сравнении с другими поступками): ведь не могут же у тебя быть чужие жадность и тому подобные качества — (важно не сравнение твоего поступка с другими, а то, что он представляет сам по себе). Скажу ли я, что сегодня обнаружилось, какая в тебе была доброта, опять это не будет верно, так как это может быть несправедливым по отношению к прежним твоим великим подвигам! Скажу ли я, что теперь я, наконец, увидел непосредственно само великодушие, — опять я не могу этого сказать, так как, не зная твоих намерений, я не в состоянии решить, (что ты сделал). Если я скажу, что этим благодеянием ты купил меня, твоего отныне раба, то это будет звучать упреком в недостатке сообразительности, так как выйдет, что ты малоценную вещь покупаешь за страшно дорогую цену. Если же я выражусь так: «За то, что ты подарил мне мою невесту, я отдаю тебе себя самого», — (то выйдет, что я готов одарить тебя тем, что также от тебя получил), так как, если бы я не получил своей невесты, я, наверное, умер бы, следовательно, ты также подарил мне и мою собственную жизнь. Но вот что будет совершенно верно, это то, что с сегодняшнего дня я становлюсь твоим слугой и отдаюсь под твое покровительство!» Закончив свою речь, он припал к моим ногам.
Подняв его, я прижал его к своей груди и сказал: «Друг! Что ты теперь будешь делать?» Он отвечал: «Не могу я без согласия ее родителей жениться на ней и жить здесь. Поэтому я думаю этой же ночью покинуть эту страну. Но что значит мое мнение? Как ты прикажешь, так я и поступлю».
Тогда я сказал: «Конечно, это так: своя ли родина или чужая сторона, не все ли это равно для человека ловкого! Однако вот в чем дело: невеста твоя очень нежное существо, путешествие же через пустынные местности утомительно и полно всяких опасностей. Кроме того, такое бегство без крайней необходимости представляется мне каким-то недостатком находчивости и смелости. Поэтому я полагаю: живите-ка вы оба с нею преспокойно здесь. Поди, отведи ее обратно к ней домой». Тот без колебаний согласился, и мы тотчас же отвели ее обратно домой. Тут она, кстати, послужила нам в качестве соглядатая: (через нее мы узнали все, что находилось в доме), и обокрали его дочиста. Остались там одни лишь глиняные горшки. Выйдя оттуда, мы сначала спрятали все награбленное в укромном месте и принялись затем бежать, так как показалась городская стража. В стороне у дороги оказался взбесившийся и лежавший связанным слон. Мы сбросили на землю сидевшего на нем погонщика и вскочили на слона. В то самое время, как я распутал веревку, привязывавшую обе передние его ноги к цепи на его шее, он, поднимаясь, ударил клыком в сторону лежавшего на земле погонщика и попал ему в мощную его грудь, после чего громадные клыки слона оказались обвитыми кишками погонщика. При помощи этого слона мы рассеяли отряд городской стражи. По дороге мы воспользовались тем же бешеным слоном, чтобы повредить дом Артапати, (второго жепиха Кулапалики, дочери Куберадатты). Направив его затем в сторону, мы попали в какой-то запущенный сад и, подъехав к дереву, схватились за его сучья. Слон убежал, а мы спустились на землю.
Затем мы вернулись домой, выкупались и улеглись на постель спать.
Между тем из океана поднялся солнечный круг и засиял сначала красным светом, как корона из рубинов на величественной горе востока, а затем стал желтеть, как громадный букет золотых цветов райского дерева[58]
. Мы встали, умыли наши лица, совершили все утренние обряды и пошли блуждать по городу, который оказался в большом возбуждении по поводу краж, нами совершенных; мы слышали, как шумели у себя дома жены богачей. Между тем Артапати возместил Куберадатте, (которого мы обокрали), все, чего он лишился, и (в благодарность за это) тот назначил свадьбу своей дочери Кулапалики с ним через месяц.