Приключения Джона Дэвиса

Говорили, что это греки подожгли жилище одного из своих врагов, а поскольку требовался лишь предлог для бесчинств, то однажды ночью толпа окружила квартал и захватила все принадлежавшие грекам дома. Фортунато и Константин дрались до последнего, но, когда к их ногам упали убитыми дед и отец, они, захватив все золото, что успели собрать, вместе с оставшимися в живых членами семьи скрылись через потайную дверь, бросив на произвол судьбы и дома и товары. Им удалось добраться до Мраморного моря, а затем до Архипелага, где они и занялись пиратским промыслом. И вот они носились по волнам, грабя торговые суда и сжигая корабли, как в свое время разграбили их товары и сожгли их жилища, а если какой-нибудь турок живьем попадал им в руки, то жизнью своей он платил за смерть их близких.

— Теперь, — обратился ко мне Фортунато, когда его отец закончил свой рассказ, — ты должен понять нашу тревогу, так же как мы поняли твое любопытство. Нанеся мне рану, ты же, словно Ахилл, ее и вылечил, с тех пор для нас ты стал братом, но мы для тебя так и остались пиратами и разбойниками. Нам нечего бояться греков: они наши соотечественники и в глубине души сочувствуют нам; нам нечего бояться турок: от них мы ускользаем так же легко, как ласточка ускользает от совы, а нападать на нашу крепость они не осмеливаются. Но ты, Джон, принадлежишь к народу, чье могущество простирается на весь мир; крылья ваших кораблей так же быстры, как у самых легких наших мистик; оскорбление, нанесенное одному из вас, расценивается как оскорбление всей нации, и твой король не прощает его. Поклянись же нам, Джон, что ты никогда не донесешь на нас, не выдашь наше убежище, куда мы тебя отвезем. Мы не домогаемся твоей дружбы, ты не обязан испытывать ее к пиратам; но мы просим тебя сохранить нашу тайну, как хранил бы ты ее по отношению к любому другому, кто ввел бы тебя в свой дом и свою семью. Если же ты откажешься, мы не двинемся с места до моего полного выздоровления, а когда этот день наступит, тебя, по нашей договоренности, отпустят на свободу. Ты получишь сколько пожелаешь золота и драгоценностей, потому что тут — Фортунато пнул ногой сундук — хватит чем оплатить услуги даже самого Эскулапа. Положим, ты уедешь от нас и отправишься с жалобой в какое-нибудь английское консульство, тогда, быть может, нам предстоит встретиться лицом к лицу с оружием в руках. Если же нет… (Он снял с шеи четки и бросил их на стол.) Поклянись на этой святыне, которую мой дед получил из рук константинопольского патриарха, что от тебя не поступит на нас ни жалобы, ни доноса, в этом случае мы сегодня же вечером снимаемся с якоря, и завтра ты наш друг, гость и брат, наш дом станет твоим домом, в нем для тебя будут открыты все двери, в нем от тебя не будет тайн.

— Увы! — ответил я. — Известно ли тебе, что сегодня я такой же изгой, как и ты, и не о поддержке со стороны моей нации мне приходится думать, а о том, как скрыться от ее мести… Ты упомянул о награде? Смотри, — и я развязал свой пояс, полный золота и векселей. — Как видишь, золото мне не нужно. Я из богатой и знатной семьи, и стоит мне написать только слово моему отцу, как он каждый год будет высылать мне вдвое больше суммы, равной доходам любого вашего вельможи. Но на мне лежит один долг: лично доставить известие о смерти Апостоли его матери и сестре и передать им доверенные мне печальные реликвии. Обещай же мне, что, когда придет день этой святой миссии, я буду освобожден, и тогда на твоей реликвии я дам требуемую клятву.

Взглянув на отца (тот одобрительно кивнул ему), Фортунато взял четки, прошептал молитву и, поцеловав, положил их на стол. Затем он поднялся и, возложив на них руку, произнес:

— От своего собственного имени и от имени моего отца клянусь и призываю в свидетели Святую Деву, что в день, когда ты потребуешь свободу, ты будешь свободен, и мы всеми доступными нами средствами доставим тебя в Смирну или любое другое место, которое ты изберешь.

В свою очередь я тоже встал и сказал:

— Клянусь тебе могилой Апостоли, соединившей нас узами братства, что с моих уст не слетит ни слова, которое повредило бы вам, по крайней мере, до той поры, пока не минует вас опасность или вы сами не освободите меня от этой клятвы.

— Хорошо, — согласился Фортунато и протянул мне руку. — Ты слышал, отец? Отдавай приказ к отплытию. Думаю, и тебе не терпится увидеть тех, кто нас ждет, успокоить тех, кто, не зная, что с нами, возносит Небу свои молитвы.

Константин отдал по-гречески несколько распоряжений, и мгновение спустя по движению фелуки я понял, что мы пустились в путь.