Приключения режиссера

Зная о наших хороших отношениях, в дирекции театра меня не раз просили «урезонить» Талызину. «Ну, вы скажите ей, скажите, ну как так можно себя вести?» Я отвечал: «Вы знаете, перевоспитывать в таком возрасте уже сложившуюся, яркую актрису ни к чему. Зачем? Это ее индивидуальность. Это те пригорки, ручейки, которые составляют суть человека». Мне говорят: «Андрей, ну что она такое несет в интервью? К чему эти откровения? Могут подумать, что у нас в театре не все благополучно». Я отвечаю: «Все это не со зла, просто у нее душа болит за театр. Поэтому она говорит правду». Талызина неравнодушный человек, в отличие от многих. Она здесь жизнь прожила. И я считаю, что долгов у театра перед Валей больше, чем у нее перед театром.

Табу

Мой имидж порой живет отдельной от меня жизнью. Я уже устал анализировать, почему сначала я назывался «элитарным», потом «скандальным», потом стал называться «модным». Если всерьез об этом думать, можно сойти с ума. В 47 лет летом, пока я был в Америке, мне указом президента присвоили звание народного артиста России. Можно спятить по этому поводу, потому что я один из самых неангажированных режиссеров. Слава богу, что сейчас нет цензуры. Раньше за все свои фокусы я был бы сослан в места не столь отдаленные. Просто потому, что для меня нет табу в драматургии. Я считаю, что в театре возможно все. Вообще, предметом искусства может быть все! С другой стороны, я не хотел бы ставить спектакли про растление детей, и в моих спектаклях никогда не будет пропаганды насилия. Это мой нравственный императив, несмотря на то что я ставлю подчас очень жесткие спектакли.

Повторяю: в искусстве нет запретных тем. И предметом театра может быть все. Но я никогда не опущусь до сцен с насилием и детской порнухой. Мне интересны прежде всего тайны человеческой психики, внутренние страсти и пороки…

Я первым в Москве поставил «Калигулу». У меня есть спектакль с ненормативной лексикой, где, скажем, двое вохровцев сидят в морге, всю ночь «квасят» и «разговаривают» о судьбе Родины («Игра в жмурики» Михаила Волохова). Что же там еще делать? Да, я проповедую в театре соединение метафоры и натурализма. В «Табакерке», например, шел культовый спектакль «Псих» про русскую психушку, где наша звезда и красавец Сергей Безруков в финале вешается. Он сделал это более двухсот раз. И без этого трагического финала не было бы катарсиса… В одной из пьес Теннесси Уильямса есть даже каннибализм, когда голодные подростки просто-напросто разорвали человека. Эта пьеса, кстати, в свое время была запрещена к постановке во многих странах мира, но она основана на реальных событиях.

Предметом театра, действительно, может быть все. Как и в литературе. Гениально говорил Юрий Олеша: сюжеты притаились везде. Я ставлю самые разные вещи – Камю, Уильямса, Шекспира, Манна, Андреева, Уайльда, Мопассана, Ведекинда, Дюрренматта, Пушкина, Моэма, Лермонтова, Достоевского, ставлю историю, где действие происходит в психушке; моими героями могут быть и императоры, и маньяки, и проститутки, и параноики, и безумцы. Важно, как именно во мне это отозвалось и что останется в душе зрителя.

Так вот, был случай, когда человек, посмотрев моего Уильямса, забыл спектакль, его не интересовали страдания этих героев, но потом, через несколько лет, он увидел, как в тамбуре электрички менты избивают ногами несчастного гея, и он прекратил это безобразие. А потом написал мне. То есть он понял идею: отношение к Любви – свято, сакрально, необсуждаемо. И это отозвалось в нем…

Я радуюсь, что иду не в ногу, осуществляя те проекты, на которые не решается никто. Одна критикесса написала: «Житинкин поставил уже про все. Впрочем, его героям сострадаешь!..» Кстати, я коллекционирую самые отрицательные отзывы о себе… Иногда специально шучу: например, ляпну на декорацию зеленое пятно и потом наблюдаю, как журналисты серьезно разбирают «концептуальную новацию режиссера». По-моему, все гораздо проще: ХУДОЖНИК – это новый взгляд на старые вещи…

Табаков

Мы познакомились почти случайно. Он пришел ко мне в театр имени Моссовета на спектакль «Мой бедный Марат» по пьесе Алексея Арбузова – еще с беременной Мариной Зудиной. Мы играли про блокадный Ленинград, а жара стояла почти 35 градусов. Марине сразу стало плохо, но они досидели до конца, и Табаков сказал, что им понравилось…

Я-то подумал, что он это сказал из вежливости. Но нужно знать Табакова! Он настоящий мафиози! Я как-то был в Америке, вел семинары и собирался еще недели две отдохнуть. Раздается звонок: «Олег Павлович просит, чтобы Вы срочно летели в Москву, – хочет, чтобы Вы у него поставили спектакль». Начать репетировать требовал в августе и успеть к открытию сезона – за полтора месяца. Я повесил трубку и подумал: «Ха-ха!..» И забыл. Что вы думаете? Я не знал, с кем имею дело. Табаков поменял в компьютере мой билет, меня засунули в самолет – пришлось лететь работать. Правда, за хороший гонорар. Это был спектакль «Псих».