Приключения в Красном море. Книга 1

Он берет поводок мула, лежащий на земле у дерева, и прицепляет к своему поясу джамбию Габре. Затем он выпивает остаток воды из бурдюка.

Я протягиваю ему свой револьвер, он колеблется.

— Нет, оставь его, он может тебе понадобиться. Я не люблю, когда слишком много шума.

В два счета он исчезает в зарослях кактусов.

Что Маконен думает предпринять? Не знаю. Здесь, в джунглях, он в родной стихии; так же хорошо мне бывает только в море; у него инстинкты и хитрость дикого зверя, непостижимые для меня, но понятные Габре.

— Он будет идти за ними и ночью найдет способ вернуть мула, будь спокоен, — говорит Габре.

Хотелось бы в это верить, так как без вьючного животного я не могу передвигаться, а у нас подходят к концу запасы продовольствия.

Меня мучает жажда, но за всеми этими событиями мы забыли набрать воды. Габре берет пустой бурдюк и уходит к роднику.

Вдруг, оказавшись в одиночестве, я чувствую тревогу, меня страшит сознание того, что я так слаб и беззащитен в этих таинственных зарослях. Не надо было позволять Габре уходить, теперь я понимаю, насколько его присутствие меня успокаивало. В море я точно у себя дома, здесь же я чужой.

Вдруг до меня доносятся сигналы сбора, напоминающие те, что издают бедуины, заметив опасность, что-то вроде протяжного «у-у-у!».

Мне сразу приходит в голову мысль, что на Габре напали. Он ушел без оружия, даже без своей неразлучной джамбии, которую одолжил Маконену.

Опасность придает мне сил, я хватаю ружье и бегу, в направлении криков, но Габре унес с собой пояс с патронами. К счастью, у меня остался еще револьвер.

Пошатываясь, я с трудом бреду между группами кактусов, так как прилив сил, вызванный волнением, быстро проходит. Крики раздаются совсем рядом, но увидеть что-либо мешают кусты.

Вдруг появляется Габре, его преследуют три воина из племени галла, вооруженные пиками и луком. Мое появление их останавливает. Недолго думая, я разряжаю всю обойму, стреляя из браунинга в их сторону. Габре хватает ружье. Воины спасаются бегством.

Тут Габре падает на землю. Его абиссинские штаны взмокли от крови, и я вижу торчащую из его бедра стрелу.

— Разрежь поскорее ткань, — говорит он.

Первое мое желание — вырвать из его тела эту тонкую палочку с оперением, но он вскрикивает:

— Не вздумай ее трогать!..

И, стиснув зубы, он проталкивает стрелу глубже, пронзая насквозь все мышцы бедра. Он делает это с осторожностью, чтобы не сломать деревяшку.

Когда с противоположной стороны показывается зубчатый наконечник, он вытягивает его и вслед за ним извлекает стержень стрелы, оперение которой проходит через рану.

Теперь я все понимаю: стрелы снабжены наконечником, неплотно насаженным на деревянную палку. Он смазан ядом, приготовляемым из сока уабайо, который представляет собой своего рода черное тесто, затвердевающее по мере высыхания.

Стоит железному наконечнику вонзиться в плоть, как его уже нельзя вытащить оттуда, это не позволяет сделать его форма. Если человек инстинктивным движением вырывает стрелу из раны, то у него в руках оказывается лишь стержень, а наконечник остается внутри; и яд, которым он смазан, медленно всасывается в кровь. Надо обладать большой смелостью, чтобы поступить так, как поступил Габре, при условии, конечно, что расположение раны это позволяет.

Весь перепачканный кровью, Габре встает на ноги и говорит:

— Идем быстрее в лагерь.

Наша стоянка расположена в двухстах метрах. Когда мы приходим туда, он берет пустую консервную банку, обычно заменяющую ему чашку, и, отвернувшись, мочится в нее. Затем он набирает полный рот этой жидкости, чтобы побрызгать ею на рану, как из резиновой груши.

Но сделать это ему не удается, так как он не может дотянуться до раны ртом.

— Это единственное лекарство, — говорит он мне. — Моча убивает уабайо, если его осталось в человеке немного.

Не раздумывая, поскольку жизнь несчастного Габре в опасности, я собираюсь схватить еще наполовину заполненную банку, чтобы попытаться его спасти, но он опрокидывает ее тыльной частью руки.

— Нет, я этого не стою, оставь… Да свершится воля Аллаха!

Тогда я все делаю сам и, не испытывая ни малейшего отвращения, приступаю к этой необычной процедуре обмывания раны…

Бедняга не мешает мне.

Затем он берет мою руку в свою ладонь, прикладывает ее к своей груди и склоняет голову. Я чувствую, как дрожат его губы, которые не знают поцелуев, и сквозь мои пальцы стекают теплые слезы…

— Ну-ну, Габре, успокойся, все это пустяки, я сделал для тебя то, что ты сделал бы для меня. Лучше расскажи, что произошло.

И он объясняет мне, что бедуины, сбитые с толку его абиссинским нарядом, приняли его за одного из разбойников, которые, несомненно, разграбили их деревню. В Габре пустили стрелу и прикончили бы его пиками, если бы не я. Вряд ли стоит опасаться возвращения галла, ведь они хотели отомстить обидчикам, но теперь поняли, что допустили ошибку.

Пока он говорит, я вижу, как раздувается его нога.

— Тебе больно?

Нет, но, похоже, в ране осталось немного яда. Моя нога будто мертвая…

Я с ужасом замечаю, что и другая его нога тоже распухает, а пульс Габре учащается.