Мы прибыли в окрестности Мувайлиха за три дня до встречи в заливе. Теперь, когда мы находимся под надежной защитой арабского берега, никакие ветры не помешают нам прибыть на место в назначенный час.
Вся бухта у входа и к востоку от залива Абака совершенно пустынна. Не видно ни корабля, ни рыбацкого баркаса — лишь цепь полуприкрытых водой рифов протянулась насколько хватает глаз. Море раскинулось бескрайним лучезарным ковром, переливающимся зелено-голубыми красками с причудливыми оттенками на фиолетово-розовом фоне неба. Неровная цепь аравийских гор и величественный синайский массив замыкают вдали северный полукруг горизонта. Нигде я не видел столь удивительно чистых, сочных и гармонически сочетающихся красок. На рассвете и закате небо окрашивается в божественные, не поддающиеся описанию тона. Ни один художник не смог бы отобразить их на своем полотне.
Впрочем, я уже рассказывал об этом в «Контрабандном рейсе». Но эти картины оставили в моей душе такой неизгладимый след, что я никогда не устану о них вспоминать. Поэтому да простит мне читатель некоторые повторы.
В южной части Суэцкого залива обычно дуют неистовые ветры, причиняющие небольшому судну сильные неприятности.
В назначенный день я вхожу утром в бухту и укрываюсь за небольшим мысом, где мы договорились встретиться. Свидание должно состояться в четыре часа дня, но море неспокойно, и лучше стоять на якоре, чем бороздить залив в ожидании встречи. Еще до рассвета мы швартуемся у берега, надежно укрытого от ветра. Небо залито светом, воздух свеж и прозрачен, все дышит спокойствием.
Я приказал поднять на палубу бидоны с шаррасом, чтобы заранее подготовиться к переброске груза. В случае опасности можно будет быстро выкинуть их за борт. Я обозреваю берег в подзорную трубу — все безлюдно и голо, да и кто может забрести в этот затерянный край?
Выпив кофе, я спускаюсь на землю с тремя матросами, чтобы осмотреть местность и выбрать тайник на случай, если сегодняшняя встреча не состоится. Нужно заранее все предусмотреть, ибо мне не хочется оставаться в заливе со столь опасным грузом.
Юсуф поджидает нас на борту вместе с другими матросами.
Мы пробыли на берегу с четверть часа, когда один из моих людей заметил двух всадников, скачущих крупной рысью с юга берегом моря. Я с трудом различаю их, ибо и одежда и несущие их животные своей окраской сливаются с местностью. Это пограничники, и я понимаю, что нам не удастся спокойным шагом дойти до лодки, спустить ее на воду, добраться до судна и оказаться вне досягаемости для выстрелов. Если же мы обратимся в бегство, все будет испорчено. Поэтому нужно смириться с неизбежным и постараться найти выход из положения.
Мы продолжаем прогуливаться по пляжу, гоняясь за крабами и морскими птицами, словно дети. Всадники приближаются, и мы направляемся к ним со спокойной улыбкой. Увидев, что мы не собираемся бежать, пограничники-египтяне — сержант и солдат — успокаиваются и немного замедляют шаг.
После традиционных приветствий я объясняю им по-арабски, что мы вынуждены были стать здесь на якорь из-за встречного ветра и для починки снастей.
Сержант заявляет с важным видом, что должен осмотреть судно. Нет ничего проще — я приглашаю его в лодку, и Кадижета даже расстилает на переднем сиденье свой тюрбан. Но в последнюю секунду сержант посылает вместо себя солдата, а сам остается на берегу с верблюдами. Оказавшись в одиночестве среди черных людей непонятной расы, египтянин явно чувствует себя не в своей тарелке, и по мере того, как мы приближаемся к «Альтаиру», его страх все возрастает. Я очень рассчитываю, что это помешает ему осмотреть судно как следует. Да и что он может сделать?
Если он будет настаивать на том, чтобы открыть закупоренный груз, мы тотчас же снимемся с якоря и высадим его на противоположном берегу. Правда, сержант может открыть с берега стрельбу, но благодаря попутному ветру мы в мгновение ока удалимся на безопасное расстояние. Поэтому я поднимаюсь на борт «Альтаира» с легким сердцем. Я сразу же вижу, что Юсуф подготовился к встрече пограничников. Он расстелил парус поверх бидонов, и все матросы усердно занялись его починкой.