Приключения в Красном море. Книга 3

Прибыв в Массауа, я первым делом самолично отношу в таможню декларацию, желая проверить, как отреагируют здесь на слово «шаррас». Маленький человечек с нервным тиком колдует над чем-то за своей конторкой. Лишь тот, кто видел итальянские службы до диктатуры, способен оценить царящий в них безупречный порядок. Я просовываю в окошко свою бумагу и вижу, что служащий занят разборкой огромных часов. Он разложил все детали на открытом регистрационном журнале, осторожно берет их пинцетом и внимательно рассматривает одну за другой, словно не замечая моего присутствия. Я покашливаю; он поднимает на меня глаза, смотрит поверх очков, слегка кивает, улыбается и снова погружается в работу. Я проявляю заинтересованность в ремонте и не выказываю ни малейшего нетерпения, зная, в какую ярость приходит служащий, которого отрывают от его занятий. Возможно, мне придется ждать до самого вечера, пока он снова соберет свои часы. Но, шумно высморкавшись, чиновник приподнимает журнал и убирает свое часовое хозяйство в приоткрытый ящик, где свалены пустые коробки, поврежденные циферблаты, пружинки и шестеренки. Должно быть, этот тихий сутулый человечек с желтыми потными руками одержим манией: он скупает старые будильники и сломанные часы, потрошит их с садистским наслаждением, а затем прячет следы своего преступления и обретает счастье и покой.

Чиновник берет мою бумагу с сонным видом и, протерев очки, склоняется над декларацией. Я вижу, как медленно движется его лысая голова, когда он водит глазами по строкам. Он передает мне бланк для заполнения. Я тщательно ищу ручку: он заблаговременно ее спрятал.

— Держите, вот ручка… Если угодно, могу продать вам ее по сходной цене.

Я покупаю ручку, и моя заверенная декларация пополняет кипу пылящихся бумаг.

Я провожу в Массауа еще три дня, ожидая сообщения из Суэца. Наконец приходит письмо, в котором Ставро назначает мне встречу в условленном месте, расположенном в пятидесяти милях от Суэца. Я должен проделать путь в тысячу сто миль за двадцать дней, но, если вспомнить о северо-западных шквалах, круглый год гуляющих в северной части Красного моря, у меня остается не так-то много времени.

XVII

Ловля акул

Я решил покинуть Массауа ночью, в час, когда с суши дует бриз. Как только последний матрос возвращается из города с покупками, мы поднимаем на борт шлюпку, обрывая последнюю связь с портом.

Из носового люка, ведущего в трюм, вылезает Юсуф и подводит ко мне, держа за ухо, паренька-суданца лет пятнадцати-шестнадцати. Он забрался на судно по якорной цепи во время послеобеденного отдыха экипажа, спрятался в трюме и вылез оттуда, когда мы поднимали лодку, решив, что настал час отплытия. Этот юноша-раб плавал на большом судне из Йемена и сбежал с него по неизвестной причине. Он здоров, хорошо выглядит и, видимо, не страдает от голода.

Мне не хочется оставлять мальчишку на судне: это повлечет за собой дополнительные расходы и, возможно, новое разочарование. Он напоминает мне потерявшегося щенка, радостно бросающегося к первому встречному и готового идти за кем попало. Но все матросы так дружно вступаются за парня, что я в конце концов уступаю. Да и лишняя пара рук не помешает. Если мальчишка ни на что не годен, я всегда успею высадить его вблизи какой-нибудь деревушки, где он сможет броситься к ногам нового хозяина.

Кадижета усерднее других просит за суданца, и, когда я спрашиваю у него, чем так приглянулся ему юноша, он отвечает со смехом:

— Ты что, не понял? Не жалей еды для этого красивого раба, свалившегося на нашу голову. Если мы захотим от него избавиться, на арабском берегу найдется немало любителей…

Меня разбирает смех; моя команда решила нажиться на продаже раба. Возможно, и сам раб предвидел такую возможность, когда пробирался к нам на судно.

Так или иначе я даю свое согласие, и кок тотчас же посылает новичка месить тесто для завтрашнего хлеба.

* * *

Покинув Массауа, мы идем против ветра с включенным двигателем. Два дня спустя легкий бриз превращается во встречный ветер, и приходится спустить часть парусов, ибо судно совсем не продвигается вперед.

Я отвожу «Альтаир» под укрытие островов Суакин, где из-за множества слегка выступающих из воды рифов море спокойнее, и можно плыть под парусом с работающим мотором.

Погода никак не улучшается, ветер достигает ураганной силы, и, несмотря на рифовый барьер, о который разбивается прибой, временами набегают короткие злые волны, столь опасные для маленького корабля. К тому же быстрое течение относит нас к югу.

С неимоверным трудом мне удается укрыться за большим рифом в форме конской подковы, обозначенным треугольным бакеном, и зацепиться за коралловый риф малым якорем и багром, ибо здесь слишком глубоко, чтобы стать на якорь. Море с яростью разбивается о подводные скалы. Впереди, в каких-нибудь двухстах метрах от нас, бушует шторм, и судно сотрясается от страшной качки. Водяные валы с пенистыми гривами идут на нас стеной, волны оглушительно ревут, и ветер рвет снасти.