— А я предполагал иное, судя по вашей переписке с господином Мэриллом, где вы как будто интересовались…
Мой выпад явно задевает его за живое. Он обрывает меня на полуслове и обращается по-гречески к двум своим соотечественникам, видимо, истолковывая мои слова на свой лад. Это происшествие убеждает меня в том, что мощное здание ассоциации контрабандистов дало трещину.
Я оказался один лицом к лицу с множеством противников; но зато мне нужно опасаться лишь собственных промахов, они же вынуждены бояться друг друга, и я вижу залог успеха в том, чтобы посеять разброд в их рядах.
Завязывается оживленный спор, и все присутствующие устремляют на Троханиса довольно суровые взгляды. Один из них — самый толстый и важный — держится как хозяин. Слуга-бербер заправляет табаком лежащий рядом с ним курительный прибор и оказывает ему всяческие знаки внимания. На волосатой руке толстяка, тянущейся к мундштуку из слоновой кости, сверкает огромный бриллиант. Его голова с узким лбом кажется вросшей в плечи, а глаза лишены всякого признака мысли. Это знаменитый Реис, критский турок, главарь могущественной группировки, контролирующей Египет, Смирну, Стамбул и города черноморского побережья. Говорят, что он немыслимо богат и подкупил половину полиции и таможни. Двое мужчин, сидящих по бокам от него, египетские арабы братья Абдульфат, одеты в национальные костюмы. Младший из братьев — маленький, безбородый и скромный с виду, кажется почти симпатичным по сравнению с тучным турком. Его высокий худощавый загорелый усатый брат с огромными руками гребца с галеры похож на берберского пирата.
Остальные — болезненно-одутловатые греки с бледными мрачными лицами — являют собой тип завсегдатаев игорных домов, вьющихся коршунами возле новичков. От одного их вида меня бросает в дрожь.
Троханис говорит по-гречески так же надменно, и, не понимая ни слова, я слежу за реакцией слушателей. По мере того как он вновь становится хозяином положения, его речь делается более задушевной, и лукавая усмешка мелькает в глазах из-под приспущенных ресниц.
Грозный Реис успокаивается и, снова взявшись за мундштук своей трубки, оборачивается, чтобы пригвоздить меня презрительно-насмешливым взглядом. Хавага[32]
Троханис тонко разъяснил ему суть моих притязаний, и мои угрозы кажутся ему смехотворными.— У меня нет времени, — заявляю я, — выслушивать ваши препирательства. Скажете вы мне наконец, где мой груз?
— Сколько раз вам повторять, что мне это неизвестно, — отвечает Троханис, закуривая гаванскую сигару. — Если уж вам так не терпится, ищите его…
— Именно это я и намерен сделать, — отрезаю я, направляясь к выходу.
Я замечаю, что один из берберов собирается преградить мне путь, но Троханис останавливает его жестом. Слуги пропускают меня, и, переступая порог, я слышу за спиной насмешливый голос старого грека:
— Будьте здоровы, дорогой. Калотахиди (счастливого пути), бегите скорее, мы ждем вас, не сходя с места…
Дверь захлопывается под оглушительный хохот собравшихся.
Я бреду к выходу один, и служащие грязной конторы, где я дожидался приглашения предстать перед ареопагом, провожают меня лукавыми взглядами. Проходя через двор, я вижу смеющиеся лица, прильнувшие к окнам второго этажа.
XXIII
Встреча на станции Рамлех
Я прихожу к Горгису в довольно угнетенном состоянии духа и рассказываю о приеме, который был мне оказан. Горгис и Ставро слушают меня с удрученным видом. У стены, прислонившись к ней, неподвижно стоит молодой человек. Это Михаэль, с которым я познакомился во время первого путешествия.
Горгис считает, что с подобными типами невозможно договориться.
— Это не контрабандисты, — убежденно вторит ему Ставро, — это бандиты, люди без стыда и совести, для них нет ничего святого. Они бы и отца родного продали за гроши, если бы он у них был. Ладно еще братья Абдульфат, эти моряки хотя бы работали в поте лица и рисковали, добывая свой хлеб, но Реис, эта свинья, этот критский турок, да он просто убийца, нажившийся на крови доверившихся ему людей. Он выдавал несчастных, которые приносили ему товары, таможенникам, чтобы заграбастать все даром.
Ставро с трудом сдерживает гнев. Они с Горгисом уроженцы острова Крит, и турок Реис воплощает в его глазах многовековую борьбу между захватчиками-мусульманами и христианами, укрывавшимися в горах. Кровь его старого отца[33]
взывает к отмщению. Молчавший до сих пор Михаэль прерывает эту пламенную речь, возвращая нас к действительности.