Приключения в Красном море. Книга 3

Жители, одетые на европейский лад, а также монахи, церкви и прихожане создают жалкую пародию на сельскую жизнь во Франции, и это не вяжется с окружающим живописным пейзажем. Подобной волшебной декорации больше пристали бы неведомый язык, языческие обряды и идолы, охраняющие тайну тропического леса.

Среди деревьев разбросаны фермы — владения бывших колонистов, приехавших сюда на поселение в надежде на дешевую рабочую силу. После отмены рабства все пришло в упадок, и их потомки довольствуются продажей урожая кокосовых пальм, не требующих никакого ухода.

Вот одна из таких ферм. От бывших владений уцелел только господский дом; от парка и сада, любовно возделанных первым хозяином в память о родине, не осталось и следа; дремучий лес начинается в десяти метрах от дома, напоминающего заброшенный охотничий павильон в некогда пышной барской усадьбе. Однако в доме еще живут: по трухлявой веранде разгуливают белые дамы, но ни одна из них тоже не носит обуви. Мне навстречу выходит хозяин дома — маленький худой старик с длинной белой бородой, не менее запущенной, чем его сад. Следом за ним бегут пятеро-шестеро его детишек от пяти до двенадцати лет. Это типичное семейство сельских жителей, которые кормятся плодами тропического леса — манго, бананами, цитрусовыми и прочими неведомыми мне фруктами. Деревья растут сами по себе и не требуют никакого ухода, подобно кокосовым пальмам, ежегодно дающим щедрый урожай.

Слишком легкая, ленивая жизнь делает людей вялыми, безвольными, инфантильными — эти черты встречаются в той или иной степени у всех креолов. Главным их занятием и предметом постоянных забот является совокупление, а в остальное время они предаются сиесте и пустым мечтам.

Этот неряшливый старик в грязной рубашке с оторванными пуговицами и протершихся штанах в другом месте сошел бы за нищего. Здесь же он — уважаемый человек. Завтра он отправится к обедне в сюртуке и цилиндре, его непричесанные жена и дочь нацепят шляпы, платья с оборками и замажут грязь на лицах толстым слоем рисовой пудры.

Хозяин дома говорит на безупречном, немного старомодном французском языке и держится церемонно. Он показывает неведомые мне плодовые деревья: например, дерево под названием «кошачья кака», получившее столь странное название из-за зловонного запаха плодов, вернее кожуры, под которой таится нежная белая мякоть с изумительным, напоминающим клубнику вкусом. Мальчишки взбираются на дерево с ловкостью обезьян и начинают трясти его ветви. Старик поясняет, что эти плоды излюбленное кушанье «вампиров» — столь пышно величают здесь обыкновенных летучих мышей.

Жители других островов часто приезжают в столичную церковь острова Маэ на красивых лодках с двойными парусами, оснащенными на европейский лад. Экипажи состоят из белых, то есть креолов без примеси черной крови. Эти люди сохранили внешность чистокровных бретонцев; у них белокурые волосы и голубые глаза, и они изъясняются на языке своих предков — западных французских крестьян, употребляя в речи архаические обороты времен Кольбера[38]. Почти никто из них не говорит на официально принятом здесь языке, несмотря на усилие властей низвести французский язык до уровня креольского.

Черное население страны говорит на местном наречии. Это не коренные жители островов, а потомки рабов, захваченных французскими корсарами во время войн XVII–XVIII веков. Когда работорговое судно задерживалось линкором, его живой товар переправлялся в наши ближайшие колонии и делился между поселенцами. Рабов крестили, обращали в католическую веру и просвещали на свой лад, в результате чего эти негры со временем превратились в пьяниц, воров и бездельников, каковыми они являются по сей день.

Женщины, как и мужчины, предаются всевозможным грехам и передают по наследству своим детям множество венерических болезней.

Негры унизаны четками и медальонами с изображением всех святых. В воскресенье вечером они по привычке собираются возле церкви и становятся перед ней на колени, и совершающий службу капуцин благословляет скопом весь этот людской скот под звуки фисгармонии.

При виде негров, обращенных в христианство, я чувствую, насколько наша религия, будь то католицизм или протестантизм, не соответствует расам, стоящим на низших ступенях развития. Она действует на них отрицательно, развивая в их душах притворство и прочие грехи.

У белых же, наоборот, христианство творило чудеса, пробуждая в самых непросвещенных умах и грубых душах стремление к прекрасному и воспитывая в них добродетели. Религия заглушила у верующих присущее людям чувство эгоизма, заставляя их жертвовать собой ради идеи.

К сожалению, наши европейские филантропы никогда не проводили подобного сравнения. С тех пор как бессмертные принципы девяносто третьего года навязали нам мысль о всеобщем равенстве как догму, так что голос ассенизатора значит сегодня не меньше, чем голос академика, негры тоже считаются нашими братьями…