Читая себе под нос специальный заговор я выливала молоко на шар. Точнее, молочно-белый кляксы падали на шар, разбиваясь и разлетаясь в разные стороны.
С каждым моим словом, обстановка менялась. Воздух становился тяжелее и гуще. А еще в комнате распространялся противный кисло-горький аромат.
Но я не прерывалась.
И стоило последнему слову заговора слететь с моих губ, а седым волосам в белесой гуще упасть на поверхность шара, как в комнате разразился гром. Бабка Авдотья загудела, завыла, зарычала. Ее трясло, кидало из стороны в сторону, что домовой едва мог удержать ее на стуле. Глаза старухи закатились, а губы посинели.
— Что это? — громко обратилась я, ни к кому конкретно.
Клавдий перелетел ближе к бабке и сильным ударом крыла в шею вырубил ее. Тело Авдотьи быстро обмякло.
— Почему так?
— Кааааррррр! Ты ошиблась!
— В чем? — удивилась я. вновь прогоняя в памяти свои действия, я все больше убеждалась, что ошибки не допускала.
— Каррр… непррростительная невнимательность. Ррритуал этот сррработает только на живой пррривязке! Как же ты не подумала…
— Но старуха ведь жива, — заметила я.
— Нет! Каррр… Она давно уже живой трррруп. Как ррраз с момента своего стррррашного пррреступления.
— Как это?
— Начинай рррритуал заново! Карррр…
— Но если я не могу использовать частичку плоти Авдотьи Степановны, то ритуал провести нет возможности, — расстроилась я.
В моей голове уже сложился план действий, но теперь… Я вновь не знала как действовать дальше.
— Мое перрро! — ответил ворон и вырвал резко небольшое черное перышко из крыла.
— Зачем мне твое перо? — не поняла я поведения ворона.
— Закрррой глаза! — уверенно заявил Клавдий.
Меня просьба. Больше похожая на приказ, насторожила, но я ее выполнила.
Ворон клюнул меня в лоб. Не сильно, даже кожу не поранил, но чувствительно. От неожиданности я покачнулась, не удержала равновесие и плюхнулась на стул, что очень вовремя оказался позади.
— Смотрррри! — крикнул Клавдий.
Чернота в моих глазах зарябила серым, а после и белым цветом. Постепенно рябь превратилась в картинку. Я увидела жженое поле, девушку ступавшую по нему, что приговаривая. Следом за ней шла еще одна девушка — она сжимала в руке большой нож. Еще мгновение и холодное оружие было занесено, что поразить впереди идущую девушку.
Это было то самое преступление, о котором рассказывала Авдотья. Тот самый момент, когда она убила Верею.
Первый удар в спину уже был смертельным. Он поразил позвоночник женщины. Ведьма этого, естественно, не ожидала и по инерции обернулась, чтобы понять, что происходит. Она уже умирала. Медленно и мучительно. Я видела, как подгибаются ее ноги и тело медленно заваливается вперед.
Губы Вереи медленно зашевелились, читая заговор. Я была уверена, что она спешит отдать свою силу и предполагала, что моей бабушке. Но только ребенка я не видела.
Ведьма дела своего не закончила, ведь передача сил сложная и небыстрая. Зато Авдотья стремительно опустила нож в самое сердце Вереи. Откуда только такая точность в ее руках была неизвестно.
Ведьма рвано выдохнула и упала замертво.
Сила не успела перенестись к новой владелице. Она умирала в след за хозяйкой, НО не желала этого. Тогда ведьминская сила, обугливаясь мертвой чернью, рванула из тела ведьмы, надеясь найти живой сосуд. Вот тут-то на пути и попалась Авдотья Степановна. Грязно-серая дымка рванул вперед, настигая жертву и оседая в ней.
Прав был Клавдий. Такая мощь убивает. Вот и старуха Авдотья в тот момент померла бы, ко ли не сила ведьминская. Та же свой сосуд умерщвлять не позволила.
Не сразу я заметила того, что не вся сила ворвалась в тело Авдотьи Степановны. Одна маленькая искорка, не замаранная мертвой энергией, пронеслась чуть в сторону и столкнулась с вороной или… вороном. Это и был Клавдий.
Черная птица лежала без чувств, когда к ней подплыла серебристо-серая дымка, окружила своим мерцанием, а позже и вовсе рассеялась. Вместе с ней рассеялось и мое видение.
— Ты… — выдохнула я, глядя на Клавдия.
— До того момента, я был прррростым воррроном. Но когда Верррея одарррила меня частицей своей силы, она наррррекла меня фамильяррром своей дочеррри.
— Она одарила тебя не просто частицей силы, — покачала я головой, сдерживая слезы. — Она отдала тебе частичку своей души…
Громкий стук в дверь прервал момент откровений. Дверь распахнулась, пропуская Олеуса и несколько деревенских мужиков.
— Я спешил, как мог, — проговорил мужчина, приближаясь ко мне. — Эта старуха не успела тебе ничего сделать?
Столько заботы и участия я услышала в голосе Олеуса, что в груди что-то дрогнуло.
— Все хорошо, — заверила я сына старосты и остальных. — Бабка Авдотья уснула.
Олеус бросил на пленницу быстрый взгляд и скомандовал своим людям:
— Вяжите ее, да покрепче!
Мужики-помощники вопросов задавать не стали. Достали из-за пояса веревку и поспешили выполнить приказ, после чего бабку понесли в телегу.
— Поехали? — спросил меня Олеус.
— Вы отправляйтесь, а я останусь. Мне еще потрудиться нужно, — отказалась я.
Мужчина кивнул и собрался выйти из дома.
— Олеус, — окликнула его я внезапно.
Стоило ему обернуться, как я попросила: