Приключения женственности

У меня промелькнуло, что если бы книга, над которой столько возился Тарас, лежала сейчас на прилавках хотя бы и элитарных магазинов и продавалась в театральных фойе перед спектаклями, то она бы все время напоминала о высокой планке, которую намечал в своей жизни этот постаревший и молодящийся режиссер и под которой он теперь только и может, что проползти. И все же… Все же режиссер позволил себе свободно жить, поступать по-своему, и дело свое он — в общем — сделал, а потерпевшая сторона — Тарас. Если уж он взялся за такое второстепенное, зависимое дело, как критика, то надо было добиваться своего любыми средствами.

Но сама Ава даже не заикнулась о Тарасе, а по всему было ясно, что говорит она откровенно. В благодарность за это признание я подошел к ее креслу и поцеловал тыльную сторону ее ладони. Она могла… Не знаю, что она могла, но знаю, что она сделала — не отнимая руки, она повела ею по моим губам — погладила? И посмотрела мне прямо в глаза.

Утренняя роса холодила тело, и ежик свежестриженной травы покалывал босые ступни, когда мы бежали к озеру. Ава накинула Ренатин махровый халат, а я опоясался полотенцем. Минуту мы постояли на парапете, разглядывая стайку рыб, мечущихся в прозрачной воде, а потом, не сговариваясь, нырнули в глубину.

Женский роман

1. СКОЛЬКО ОШИБОК?

Сколько ошибок должен совершить человек, чтобы стать самим собой, и сколько ошибок может он позволить себе, чтобы успеть на этом свете собой побыть?

Евгения Селенина вышла из темной телефонной кабины на тринадцатом этаже университетской высотки. Она была чем-то встревожена, но по обыкновению старалась скрыть свое замешательство от других, не позволяя и себе основательно разобраться в происходящем. В сумраке коридора, именуемого у общежитских «сапожком», она разглядела Сашу Остроумова, аспиранта третьего года обучения. Насмешливые глаза смотрели на Женю как на малыша, у которого еще не может быть больших, взрослых трудностей. Был он рослый и довольно мускулистый, но многолетняя привычка к чтению слегка ссутулила его плечи.

— Представляешь, никто не подходит! Уже целую неделю! — сходу выпалила Женя, не сомневаясь, что контекст собеседнику понятен.

Через пару дней — распределение выпускников филфака. С усердием всегдашней отличницы Женя давно закончила дипломную работу о языке прозы Чехова, где в лучших традициях отделения структурной и прикладной лингвистики, ОСИПЛа, скрупулезно подсчитала количество употреблений классиком прилагательного «серый» и союза «и». Ее научный руководитель уверенно набирал вес в семиотических кругах, заниматься у него считалось престижным и перспективным. «Ну, за таким шефом ты как за каменной стеной», — говорили Жене, и она верила.

Вдруг его уже почти громкое имя стали произносить только шепотом, в сочетании с опасным глаголом «уезжает». И вот теперь Женя не может до него даже дозвониться.

— Женечка, надо уметь релятивизовать ложную серьезность жизни. Как насчет того, чтобы прогуляться вдоль Мойки?

Пока Женя соображала, насколько рискованно будет теперь отлучиться из Москвы, Саша пояснил:

— Мы с Никитой как раз сегодня туда намылились, всего на пару дней. У него в центре Питера знакомая четырехкомнатная квартира. Давай с нами, а?

Жене очень захотелось присоединиться, особенно после того, как прозвучало имя Никиты, но она не смогла не спросить:

— А остальные, они не обидятся?

— Мы им не скажем, предупреди Алину.

Алина, старшая сестра Жени, жила с ней в одной комнате, хотя училась на другом факультете, на истфаке. В детстве сестры-погодки были очень похожи, сейчас же Алина целеустремленно похудела, коротко постриглась, начала курить, но дружба, доверие друг к другу не улетучились вместе со сходством, а скорее укрепились, и были так заметны, так притягательны, что к концу пятого курса вокруг сестер сколотилась небольшая компания.

Все началось с чаепитий. Возвращаясь после каникул из своего родного Турова, Женя с Алиной привозили корзину домашней снеди и устраивали застолье, на которое слетались не только общежитские, но и московские воробьи. Компания была еще молода, конфликты, ссоры в ней не только не созрели, но даже не зародились, и Женино беспокойство было продиктовано ее собственным добрым характером, а не навязано строгими правилами.

Как бы в подтверждение того, что вериги дружбы не слишком тяжелы, Никита, бывший Сашин однокурсник, в последний момент то ли передумал, то ли не смог поехать — никто не выяснял, и утром следующего дня Женя с Сашей вышли на прохладный перрон Московского вокзала, решив следующую ночь снова провести на колесах, так как четырехкомнатная квартира, увы, уже перестала быть знакомой, а место и в полупустой гостинице надо выбивать полдня, и то успех не гарантирован.