Примаков

В академической характеристике Примакова говорилось, что он «является автором методики краткосрочного прогнозирования развития политических ситуаций и под его руководством была создана и внедрена в практику научно-исследовательской работы такая эффективная форма исследований, как ситуационный анализ». В 1975 году Примакова включили в обширный список ученых, награжденных по случаю 250-ле-тия Академии наук. Ему вручили орден Трудового Красного Знамени. В 1979-м к пятидесятилетию он получил орден Дружбы народов. И в 1984 году — орден «Знак Почета» за участие в энергетической программе Академии наук СССР.

Вместе с Примаковым метод ситуационного анализа разрабатывали кандидат технических наук Владимир Иванович Любченко, который был энтузиастом применения математических методов, и Владимир Израилевич Гантман, руководитель сектора теоретических проблем исследования и прогнозирования международных отношений. В 1980 году группу ученых во главе с Примаковым выдвинули на Государственную премию. Но Любченко из списка пытались выкинуть. Примаков проявил характер и настоял на том, чтобы и его коллега получил заслуженное признание.

Примаков был автором и редактором закрытых работ — то есть докладов и справок, снабженных грифом секретности и предназначенных исключительно для руководства страны. Сотрудники института, опираясь на западные оценки состояния советской экономики, рисовали близкую к истине картину. Сила института состояла в том, что мировые дела сравнивались с нашими, и тогда становилось ясно, почему страна живет так плохо.

— Глаза на то, что происходит у нас в экономике, первым мне открыл Иноземцев, когда он был директором института, — рассказывал Томас Колесниченко.

Колесниченко только приехал из Африки и еще не видел Америки.

— Он такие вещи мне рассказал — для меня это был просто шок!

Иноземцев объяснял, насколько наша страна отстала от Запада и что происходит в нашей экономике. И его заместитель Примаков вскоре знал не меньше директора. Примаков много читал, ездил, но главным образом интеллектуальной энергией его питал институт. Там он мог получить любой материал на любую тему — мировая политика, экономика, рабочее движение. В институте существовал информационный отдел из ста двадцати экспертов, которые готовили огромное количество рефератов, сводок и справок. Даже если просто читать то, что производил институт за год, и то можно было стать энциклопедически образованным человеком.

За годы работы в институте Примаков перестал быть только специалистом по Ближнему Востоку и невероятно расширил свой научный кругозор. В институте изучали не только политику, но и экономику. Он читал справки и рефераты обо всех современных экономических теориях, что очень ему пригодилось, когда он возглавил правительство…

Институт сотрудничал с элитой мирового научного сообщества. Это было общение на высочайшем интеллектуальном уровне, чрезвычайно полезное для Примакова. Когда в Москву приезжал крупный государственный деятель, его подчас привозили в ИМЭМО поговорить о важнейших проблемах современности. Это тоже была полезная школа для будущего министра иностранных дел Примакова. Равно как и круглые столы в стране и за рубежом, где он знакомился с крупнейшими политологами и экономистами.

Евгений Максимович часто возглавлял научные делегации за границу, его хорошо принимали. Он быстро устанавливал контакты в мировом научном мире, умел произнести тост, разрядить обстановку, пошутить, никого не обижая.

Американский журналист Строуб Тэлботт, еще один специалист по России, который при президенте Билле Клинтоне стал первым заместителем государственного секретаря, вспоминал:

«Арбатов познакомил меня с другими учеными, проповедовавшими политику открытых дверей по отношению к иностранцам. Карьера одного из них впоследствии пересечется с моей. Евгений Примаков был тогда директором главного академического института СССР по Востоку. До этого он работал корреспондентом «Правды» в Каире, был признанным арабистом, и считалось, что у него тесные связи с КГБ».

Пройдет время, Примаков и Тэлботт столкнутся по ключевым вопросам мировой политики…

Иноземцев и Примаков переориентировали институт на оперативный политический анализ. Некоторые ученые упрекали их за пренебрежение серьезной академической наукой. Другие полагали, что они правы — важнее донести до руководства страны реальную информацию о положении в стране и мире.

— Так оно и было, — вспоминали старые сотрудники ИМЭМО. — Серьезное академическое изучение идет само собой, сидит себе ученый и корпит над своей монографией. А одновременно быстро анализируется текущая ситуация. У нас это называлось «задание», это был коллективный труд. Иногда это были «инициативные записки», а в основном сверху, из ЦК, шли задания — и их было очень много.

Приносило ли это какую-то пользу?

Судя по всему, лишь одна десятая научного продукта шла в дело, девять десятых пропадали.

Карен Нерсесович Брутенц, бывший первый заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС, вспоминал в своей книге «Тридцать лет на Старой площади»: