Принц и пилигрим

И наконец, сам Артур однажды вечером в личных королевских покоях, куда Нимуэ принесла ларец — показать сокровища из Сегонтиума.

Ларец стоял на мраморном столе, принадлежавшем еще моему отцу, металлический, массивный, с исцарапанной, промятой крышкой — она выдержала при оползне удары камней и обломков рухнувшего храма. Король наложил на нее руки. Она не сразу поддалась, но потом он ее поднял, легко, как древесный лист.

Внутри лежало все, как я запомнил. Сквозь прогнившую рогожу блестел наконечник копья. Артур извлек копье из ларца и пальцем попробовал острие. Жест естественный, как дыхание.

— Разве что для красоты, — заметил он, протер ладонью ряды самоцветов на рукояти и отложил священное оружие в сторону.

Вслед за копьем на свет явилось плоское блюдо, инкрустированное по краю драгоценными каменьями. И наконец из-под вороха пожелтевших полотняных лоскутьев извлечена чаша.

Это была глубокая чаша с расширяющимся верхом наподобие небольшого греческого кратера, ее называют Граалем. Она сияла чистым золотом, и видно было по тому, как он держал ее, насколько она тяжела. По выпуклой наружной поверхности шли резные узоры, а ручки имели форму крылышек. Венец, пониже края, куда не достанут губы пьющего, был выложен изумрудами и сапфирами. Артур обернулся ко мне и обеими руками протянул мне Грааль.

— Вот, возьми-ка и посмотри. Я еще никогда не видел такой драгоценности.

Я покачал головой.

— Нет, она предназначена не для моих рук.

— И не для моих, — сказала Нимуэ.

Он еще минуту разглядывал чашу, а затем опустил обратно в ларец вместе с блюдом и копьем и завернул все в полотнище, истончившееся от старости, как кисея.

— И вы даже не можете мне сказать, где мне хранить это сокровище и что я должен с ним сделать?

Нимуэ только взглянула на меня и ничего не ответила. Я же произнес слова, бывшие лишь слабым отзвуком того, что я уже говорил когда-то давным-давно:

— Грааль предназначен не для тебя, Артур. Тебе он не нужен. Ты сам послужишь Граалем для своего народа, тобой люди утоляют свою жажду, на тебя будут уповать, и ты не обманешь надежд и никогда не покинешь совсем свой народ. Нет, тебе не нужна эта чаша. Оставь ее для тех, кто придет потом.

— Ну, коли так, раз она не моя и не ваша, — заключил Артур, — пусть Нимуэ заберет ларец и запрячет его с помощью своих чар так, чтобы никто никогда не мог разыскать, покуда не явится достойный.

— Не разыщут, — сказала Нимуэ и захлопнула крышку ларца.

После этого занялся среди холода новый год, и исподволь подошла весна. Я отправился домой на исходе апреля, когда ветры потеплели, новорожденные ягнята блеяли на холмах, а в ветлах золотились пушистые сережки.

В пещере было прибрано и тепло, она опять обрела жилой вид. Меня ждала и пища: свежий хлеб, кувшин молока и горшок меда. У входа, подле источника, лежали приношения, оставленные моими соседями, а из Яблоневого сада было привезено все мое имущество, книги и лекарства, а также инструменты и большая стоячая арфа.

Мое возвращение к жизни не встретило препятствий, которых я опасался. Простые люди и жители отдаленных углов Британии восприняли рассказ о моем восстании из мертвых не как чистую правду, а как легенду. Мерлин, который был всем известен и всем внушал трепет, умер, а в «святой пещере» жил и теперь какой-то Мерлин, колдовал помаленьку, но то был словно бы призрак великого и знаменитого волшебника. Возможно даже, что меня считали, наряду со всевозможными самозванцами прошлого, просто мелким знахарем, который присвоил себе имя и жилище Мерлина. Во дворцах и больших городах королевства помощи и защиты ждали теперь от Нимуэ. Ко мне же обращались со своими болячками и бедами лишь местные поселяне — пастух Бан пригонял приболевших ягнят, а деревенские ребятишки несли в подолах скулящих щенков.

И потекли недели и месяцы, год завершался исподволь, словно тихий день клонился к вечеру. Сменяли друг друга золотые безмятежные погожие дни. И молчал магический зов, не дули чистые верховые ветры, не кололо сердце, не бежали мурашки по коже. Великие государственные дела словно бы не касались меня больше. Я не разузнавал новостей — они приходили сами, и приносил мне их король. Как некогда отрок Артур прибегал ко мне в часовню в Диком лесу и рассказывал, примостившись у моих ног, обо всех событиях каждого дня, так теперь верховный король Британии делился со мной своими мыслями, делами, трудностями, чертил при свете очага свои чертежи на чисто выметенном полу моей пещеры и беседовал со мной. Что ему давали эти разговоры, не знаю; знаю лишь, что после его ухода я оставался сидеть опустошенный и обессиленный в покое полного довольства.

Воистину, бог, который есть Всевышний Господь, ныне отпускал слугу своего с миром.

В один из таких дней я притянул к себе маленькую арфу и спел старую, всем давно знакомую песню на новые слова: