Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами

Известно, что почти никого она в Сибирь не отправила, а если и отправила, обращались там с ними очень хорошо; никогда никого на смерть не осудила[633]. Частенько судей просила приговоры смягчить. Советовала им проверить, не ошиблась ли она, и нередко обвиняемым подсказывала способы защиты. Впрочем, видел я в ней и мстительность особого рода: чтобы смутить тех, кто ее прогневил, но, однако ж, достоинств не лишен, бросала она на них взгляд, исполненный доброты, или даже милость им оказывала; случалось сие с вельможами, на ее счет злословившими. Вот черта ее деспотизма: запретила она особе, вхожей в ее общество, в собственном доме обедать; сказала: «Дважды в день будет для вас у меня накрыт стол на двенадцать персон. Вы гостей любите; будете их теперь у меня принимать: я вам разоряться запрещаю, но кутить приказываю, как прежде, раз вам это по сердцу».

Клевета, не пощадившая самую прекрасную, самую лучшую, самую чувствительную из королев[634], за чью душу и поведение вправе я вступиться, не пощадит, может статься, и память славнейшей из государынь, и могилу ее терниями забросает. Истребила клевета цветы, которые подобали могиле Антуанетты. Потщится вскорости сорвать лавры с могилы Екатерины[635].

Захотят, может статься, ее славу умалить так называемые искатели анекдотов, сочинители пасквилей, проныры, повсюду истории вынюхивающие, или же равнодушные наблюдатели, жаждущие изречь что-нибудь острое или денег заработать, или же недоброжелатели, или же записные негодяи[636]. Но она над всеми восторжествует. Вспомнят потомки о том, что видел я своими глазами, когда вместе с ней 2000 лье проехал по ее владениям: любовь и восхищение подданных, любовь и энтузиазм солдат. Видел я, как они, презирая и пули неверных, и разгул стихий, утешались и ободрялись в окопах, твердя имя Матушки, кумира своего.

Наконец, видел я то, чего об императрице не сказал бы никогда при ее жизни, но что любовь к истине заставила меня написать на следующий день после того, как узнал я, что блистательнейшее светило полушария нашего закатилось.

Стихи

Буриме, великой государыне посвященные[637]

Гармонии устав, законы для стиховВаш гений уважать ужели не готов?Пускай соседям всем грозить он продолжает,Империи пускай он подвиг умножает.Чтоб рифмовать, на миг все надобно забыть —

В храм памяти себе путь новый проложить[638].

К портрету Екатерины II[639]

Она — великий муж; завистникам назлоСияет красотой преславное чело.Пускай злодеи все, болваны и невеждыНа благородный лик свои поднимут вежды.

Как равная она среди царей царит,Прекрасною душой опасность презираетИ чужестранцев строй в отчаянье вгоняет,Несчастным же всегда и всем благотворит.Так подданных умы и души покоряя,Прославилась сильней, чем турок побеждая.

Письма

Принц де Линь Екатерине II [октябрь 1780 г.][640]

Государыня,

Кажется мне, что видел я чудеснейший в мире сон. Прибыл я Петербург всего на две недели — на Ваше Императорское Величество полюбоваться и внукам рассказать, что имел счастье видеть прекраснейший предмет поклонения, и славнейший[641]. Ваше Величество благоволили мне позволить из этого круга, восхищением очерченного, выйти и убедиться, что совершенства, какими Вы одна наделены, вблизи еще прекраснее.

Как Вашему Величеству все на свете известно, помните Вы слова святого Симеона: ныне отпускаешь раба твоего, ибо видели очи мои спасение твое и еще увидят[642]. Покамест уезжаю, преисполненный восхищения Вашими милостями, и уповаю, что будет мне позволено в том уверения представить. Князь[643] мне надежду подал, что не сочтет Ваше Величество сие неугодным, и взялся о чувствах моих передать. Почтил он меня знаками своего дружества и дело сие довершил, показавши мне прекраснейший кавалерийский полк, и из всех мною виденных наилучшим образом маневрировать способный.

Доведется ли мне еще раз в скором времени сей чудесный сон узреть и пробудиться лишь от грома пушек, палящих во славу обеих империй? Помню, что, прощаясь с Вашим Императорским Величеством, пробормотал я, что почту за высшее счастье жизнь свою за Вас отдать. То были последние слова, мною произнесенные, они же последними станут, какие дерзну написать.