Принц Теней

И я не мог не думать еще об одном: если Тибальт едва не убил служанку только за то, что она несла записку, – что же он сделал с той, что ее написала?

– А синьорина Розалина? – со страхом спросил я, стараясь не смотреть на Бальтазара. – Про нее что слышно?

– Ее заперли, синьор.

Он знал! Да, он знал.

– О синьор, это весьма неблагоразумно…

– Я знаю, что это неблагоразумно, я не ребенок! – крикнул я. – Знай свое место!

Я редко говорил с ним так – точнее, я никогда еще не говорил с ним таким тоном.

– Это была не любовная записка, что бы там ни говорил Тибальт.

Она, должно быть, ответила на мою записку, которую я ей послал, ту, в которой было предостережение относительно ее кузины. Розалина, несомненно, слишком умна, чтобы не понимать опасности, – она наверняка написала записку в том же стиле, что и я: ни слова напрямую, все иносказательно и благопристойно.

Единственное, что меня тревожило, это то, что записка была адресована мне, а не отцу Лоренцо. Что же такое важное и срочное она хотела мне передать напрямую?

Ромео и Джульетта.

Монах сговорился с ними, пошел у них на поводу, сочувствуя их страсти. У него было мягкое сердце, у нашего отца Лоренцо. Он был далек от нашего, светского мира, нашей жизни и не отдавал себе отчета о последствиях.

Сердце у меня неистово колотилось, все мышцы были напряжены. Больше всего мне хотелось немедленно броситься спасать Розалину, убедиться собственными глазами в том, что она в безопасности, но я остановил себя. Нам всем грозила беда, и опасность теперь таилась повсюду. Ромео нужно было остановить во что бы то ни стало, чтобы не началась бойня. «Война против женщин». Как все наши войны, это была бы жестокая, убийственная, неожиданная и непредсказуемая война. Свадьба моей сестры Вероники была совсем близко, и на процессии мы все оказывались беззащитными, открытыми для удара со стороны Капулетти или Мацанти, каждый из нас и все вместе. И все же свадьбу никак нельзя было отменить или перенести. И не ходить на нее тоже было нельзя: если бы наша семья не появилась на ней в полном составе – это было бы воспринято как страшное оскорбление женихом и всей его семьей.

– Мы должны отправиться домой, – настаивал Бальтазар, и в его словах был резон. – Синьор, Тибальт жаждет крови, он жаждет мести за оскорбление своей семьи – так, как никогда раньше. Нельзя, чтобы вы ему попались.

Я знал это, но еще я знал, что я единственный, у кого есть пусть призрачный, но все же шанс предотвратить беду.

– Я пойду, – согласился я. – Но сначала я должен остановить своего кузена и не дать ему жениться на Джульетте.

Когда я отправил его с запиской к Розалине, он был потрясен, а в этот раз, услышав мои слова, он просто поперхнулся и замер с глупым выражением лица и открытым ртом, как будто кто-то дал ему по голове пыльным мешком.

– Мы должны сделать все, чтобы этого не произошло, – сказал я. – Сейчас же.

Я подбежал к часовне и рывком распахнул ее тяжелые двери, но только испугал этим трех высохших старух, которые на коленях молились внутри. Они не встали – скорей всего, и не могли быстро встать с колен в силу своего возраста, – но обернулись ко мне, когда я ворвался в помещение.

– Брат Лоренцо! – взревел я так громко, что, кажется, мог бы перекричать звон колоколов, и, метнувшись к исповедальне, отдернул занавеску – но его там не оказалось.

Его вообще не было в церкви, даже его подстилка за алтарем была пуста. Старухи смотрели на меня со страхом, пока я искал его, а потом одна из них нерешительно заговорила:

– Молодой господин, его здесь нет уже больше часа.

– Что?! – Я резко развернулся к ней, и старуха отшатнулась назад, так же как и подруги; все три были похожи друг на друга как три печеных яблока – из-за глубоких морщин, избороздивших их лица. – Куда он пошел?!

– Я не знаю. Он не сказал…

– В какую сторону? – Я грозно навис над ней, но она только покачала головой, и обе ее подруги проделали то же самое. Они сказали, что слишком глубоко ушли в молитву, а монах разговаривал с ними любезно, но ничего не сказал о том, куда направляется, и только заметил, что скоро вернется.

Я не сдавался.

Я просто не мог сдаться.

Покинув церковь, я осмотрелся по сторонам и побежал вниз по улице. В нескольких домах от часовни была лавка, судя по запаху, бакалейная. Я заплатил в три раза дороже за имбирные пряники к столу Монтекки, хотя пряники были нам совсем не нужны, но зато стал обладателем ценной информации о том, что брат Лоренцо действительно проходил мимо примерно час назад. Я двинулся в направлении, которое пальцем указал мне лавочник, и вышел к другой лавке, где тоже что-то купил в обмен на сведения. И таким образом я постепенно оказался возле маленькой лачужки на берегу реки… скромное убежище монаха, не больше кельи в монастыре. Внутри места хватало только для узкой постели, нескольких кувшинов вина и половины круга сыра на столе; здесь не было ни комода, ни шкафа для одежды, ни каких-нибудь безделушек – ничего, что имело бы хоть какую-то ценность. Распятие на стене было грубым, но солидным.