Но Олег видел, что никто не слушает бывшего милиционера, а ныне отъявленного преступника, на котором и клейма ставить негде. Растерявшись, стажёр сел на деревянный скрипучий стул и уставился под ноги. Гвалт превратился в сплошную какофонию, и уже ничего нельзя было разобрать. Кто беременный? Кого и за что судят? А он сам? Он-то что здесь делает? Кто все эти люди? А он -кто? И зачем? Какое его предназначение во всём этом? Живёт он для чего? Двадцатилетний Олег Рассказов впервые задумался над тем, что люди именуют смыслом, но, взглянув на лицо зверски избитого Сашкой и Максом подростка, сразу позабыл. Абсолютное равнодушие к происходящему на морде лживого ублюдка и величайшее торжество в глазах его матери, требовали от Олега одного. Немедленно, отшвыривая со своего пути стулья, расталкивая столпившихся людей, подойти к этим сволочам, и одной плюнуть в рожу, а другому добавить синяков. Да с такой силой, чтобы башка его оторвалась раз и навсегда, и всем тогда будет хорошо. И судить Рассказова будут вместе с наставниками. И по справедливости уже, – ребенка ведь убил. Не обидно будет. Но Олег ничего не сделал.
Жену Тропарева увезли в больницу, и вместе с ней зал покинуло несколько человек. Стало просторнее. Напряжение исчезло без следа. Накрыла пустота. Саша сидел на скамье подсудимых, спрятав лицо в ладони и по вздрагивающим его плечам было понятно, – рыдает. Приговор Семенову дослушали в полной тишине. Он, небольшого роста и тоже осунувшийся, стоял, до крови закусив губу, и неотступно смотрел на Жучкова. Олег знал такой взгляд. Так охотник смотрит на давно ожидаемую цель. Только здесь выстрела не будет – патронов больше нет. Рассказов усмехнулся, – два года назад у него патроны были, и он выстрелил, но специально промахнулся. А, может, стоило тогда попасть? Но чтобы это дало? Чьей-то смертью прошлого не изменишь. Да, и ничем другим тоже. Чувствуя на себе взгляд Максима, участковый, бывший потерпевшим, но по какой-то нелепости ставший свидетелем обвинения своих же товарищей, ёрзал на стуле. Ему, из-за травм, одному разрешили не вставать. Человек недавно с больничной койки, с бодожком ходит. Надо бы пожалеть. Да не получается, как ни старайся.
– Приговор может быть обжалован в кассационном порядке в областной суд, в течение десяти суток со дня провозглашения, с соблюдением…
Однако последние слова приговора никому уже не были интересны, – никто ничего обжаловать не станет. Вера в правду убита, а вместе с ней сломлена и воля. Последнее, на что Олег Рассказов обратил внимание, выходя из зала – сарафан секретаря. Не такой уж и белый. Просто светло-серый.
Неказистое двухэтажное здание покинули в полной тишине и не сразу осознали, что уже на улице, можно дышать полной грудью и нет больше душного помещения, где безраздельно властвует несправедливость. Закурили. Жить дальше заставлял легкий ветерок уходящего короткого лета. В общем-то, не случилось ничего особенного. От сумы да тюрьмы, говорят, не зарекаются.
– Олег, – удивился, невесть откуда взявшийся, Хворостов.
– Витек, – не меньше изумился и Рассказов однокласснику. – Ты как тут?
– На практике, в прокуратуре здешней. На суд опоздал, наставник всю плешь проест теперь.
Олег выбросил окурок в урну у крыльца и крепко пожал руку друга.
– На суде был? – спросил Виктор. – Чего там? Осудили мусоров? Надолго?
– Почти по семь лет каждому, – ответил Рассказов сконфуженно.
– И поделом. Не будут детей бить. Моего бы так, я тогда без суда и следствия…
– Разве у тебя есть ребенок? – удивленно посмотрел Олег на Хворостова.
– Да, не, – отмахнулся Виктор, улыбнувшись. – Это я образно. Универ надо закончить, погулять. А ты сам как? Рассказывай. Слышал, дембельнулся раньше срока?
– Да, – подтвердил Олег. – По приказу министра обороны, день за два.
– Орден, говорили, заработал.
– Медаль. За отвагу. И не заработал, а заслужил, – поправил Рассказов, взглянув на бодро проходящего мимо потерпевшего. На лице подростка играла самодовольная ухмылка. Он победил и своего презрения к поверженным не скрывал:
– Чё зыришь, мусор? Я говорил, кранты вам, урод…
– Ах, ты… – договорить Олег не успел.
Мама парня, которую в маленьком городе презрительно, но исключительно за глаза, обзывали купчихой первой гильдии, открыла перед своим детёнышем дверцу новенького слепящего белизной красавца – мерседеса:
– Руся, садись в машину. Хватит с меня судебных тяжб.
Убедившись, что чадо выполнило команду, женщина уверенно, с чувством собственного превосходства, посмотрела Рассказову в глаза:
– Никогда не подходи к моему сыну. И всем своим баранам постовым передай, не следует моськам тявкать на слонов. Затопчем и фамилий не спросим. Этот город наш. Мы здесь хозяева. Усвоил, мальчик?